мы все в ожидании...

@темы: j2

---

режиссер....классный...

@темы: дженсен

---

24.07.2011 в 12:32

Пишет  (Sammy):

Названия эпизодов 7-го сезона и даты выхода.

Запись буду поднимать

7.01 "Meet the New Boss"/"Встречайте нового босса" - 23 сентября.
7.02
7.03 "The Girl Next Door"/"Соседка напротив"
7.04 "Defending Your Life"/"Защищая твою жизнь"

@темы: SPN

---

понравился пост...уперла без зазренья....

04.07.2011 в 21:20

Пишет  фаргофро:

Баян, конечно, но бля!!
Я только щас заметила, какая паника в глазах у Дженсена)))))))))
Падалеки не менее озадачен)))))))))
Прям картинка ситуации перед глазами нарисовалась.
Потому что наверняка оба в тот момент радовались, что нога Джареда загораживает стояк Эклза.
Ну, гипотетически. Прям хоть щас пиши драббл, но мне лень)))
И да, я жутко пошлая, простите. Всему виной интеллигентное воспитание.
Я пошлая и я пошла спать.

@темы: j2

---

понравилось

07.07.2011 в 10:36

Пишет  фаргофро:

Винцест, для страждущих по пятой точке Сэма)))
Кстати! Драббл зародился по картинке

Про очевидное и невероятное
не знаю, почему такое название, мне захотелось)))
Дин/Сэм
NC-17, чесная
флафф, порно
ни на что не претендую

Он замечает это случайно, и всё летит к чертям.
- Дин, обернись! – в голосе Сэма паника и страх, но Дин успевает увернуться.
Пара ржавых, гаечных ключей пролетают мимо, остро царапнув по виску и протаранив прогнившую стену напротив, а пославший их призрак исчезает, взорвавшийся залпом пыли и истраченным на него патроном соли.
- Да что с тобой случилось?! Дин, черт возьми, так подставиться на ерунде! – возмущается Сэм через пару часов уж в машине, когда изуродованный труп покойничка, закапанный пару десятилетий назад в углу сарая, испепелен, а призрак больше не грозит очередной семье, спасенной ими.
- Сэм, бывает, подставился и всё, проехали, – Дин очень старается, чтобы тон оставался ровным. – Просто заткнись уже, а?
Брат замолкает и обиженно сопит всю дорогу до мотеля, но не сводит глаз, будто боится, что Дин опять совершит какую-нибудь глупость, как подросток, впервые вышедший на охоту и встретивший вервольфа.
Тому это не мешает думать. Не мешает и то, как Сэм уже в номере обрабатывает ему царапины, по чистому везению неглубокие, но очень длинные.
Дин глубоко дышит, прикрыв глаза. Не потому, что ему больно или из-за усталости.
Просто если их открыть, то не избежать искушения взглянуть на брата.
Дин глубоко вздыхает и на выдохе в очередной раз думает, какого черта Сэм приперся на охоту без нижнего белья?

Глупо, правда, очень глупо. Дин зацикливается на ерунде, не понимая, почему его это так задело.
Он замечает то, на что раньше не обращал внимания. И это чертовски стыдно – пялиться на задницу своего младшего братишки.
Дин бы и рад этого не делать, но уж больно тот всё выставляет.
Дин не смотрит, не смотрит на брата, когда тот сидит за столом в номере мотеля, одной рукой ворочая вилкой в салате, а другой – печатая что-нибудь в ноутбуке.
Дин не косится на Сэма, когда тот склоняется над багажником в поисках ружья или святой воды.
Дин не бросает взгляд вслед брату, встающему из-за стола в закусочной и идущему в сортир.
Дин не делает ничего такого. По крайней мере, нарочно.

Он понял бы, если было лето. Если бы стояла изнуряющая жара и деваться было некуда.
Дин понял бы, потому что сам порой так делает. А хозяйство свое держать в порядке – это святое. Но сейчас не лето, да и штат не тот, чтобы себе подобное позволить.
Дин понимает, что нужно просто высказать. Высмеять Сэма, ну, по-братски, по-свойски как-то. И это было бы намного легче сделать, если бы такая мелочь, глупость не всколыхнуло всё ненормальное, сумасшедшее, давно и прочно запрятанное в Дине с горячечных девятнадцати лет.

И, естественно, было бы чудом, просто невероятным благословением, если бы Сэм так ничего и не заметил.
Дин попадается, как семиклассник, заглядывающий в вырез кофты молоденькой, хорошенькой училки.
Он не виноват, просто жарко, а джинсы брата совсем старые и почему-то без ремня, сползают совсем низко и видно всё. И это ужасно.
Просто ужасно. Так, наверное, должен думать Дин. До невозможности, совсем по-пидорски, в конце концов.
А ему жарко и душно, хочется непонятно чего. Поднять руку и одернуть куртку брата или просто коснуться спины, теплой кожи там, где родинка на пояснице? Неясно.
Дин поднимает глаза и проклинает всё вокруг: себя, лунный свет, разбавленный фонарным, освещающий гостиную спящего дома, дурацкие джинсы брата и зеркала, точнее одно единственное, висящее над камином, в котором получается встретиться взглядом с замершим Сэмом.
Но это опять охота и, слава всем святым, это вновь охота. Братья вздрагивают и замечают в дверном проеме, ведущем в просторную столовую, силуэт фарфоровой куклы, по чью душу, в прямом смысле, они суда пришли. И пусть будут благословенны коллекционеры, не верящие в злой рок и покупающие проклятые вещи, с покойником внутри.
Привет, Чаки, что здесь ещё здесь сказать?
- Дин, - говорит Сэм намного позже уже в машине.
Дин морщится. В голосе у брата ожидание и вопрос.
За что же ему всё это?
- Дин, что это там было?
- Проклятая кукла, чувак, жуть. Давай следующий раз на вампиров или зомби, идет?
- Дин, ты понял, о чем я.
Дин бы хотел сам всё до конца понять. И знать, что правильного сейчас можно сказать.
- Не понял, Сэм. Ничего…
- Черт, Дин, ты пялился на меня!
- Не было такого.
- Было, Господи, Дин, так сложно это признать?
- Что пялился? Не было такого. Нет, черт возьми. Если что и делал, то хотел подойти и выбить из тебя всю дурь, чтобы ты впредь научился подтягивать штаны!
- Ну так и выбей.
Тут, наконец, Дин и смотрит на брата, впервые за весь путь.

Позже, стоя перед дверью их номера в мотеле, они минуту не могут попасть внутрь. Дин не знает, кого и что винить. То ли неподдающиеся новые электронные замки, то ли Сэма и их пятый или шестой поцелуй.
Дин не уверен, он сбился со счета. После самого первого, неожиданного и такого сладкого, на обочине дороги, куда он от неожиданности свернул после слов брата, сложно было удержать столько информации в голове.
Сэм первый потянулся, неловко и нерешительно, мягкими губами мазнув по щеке и подбородку. Дин не виноват, и он не задумывается, просто не задумывается о том, что они собираются делать.
- На кровать, - командует Дин, когда они уже в номере, еле выговаривая короткие слова и чувствуя, как сухо в горле.
Но Сэм всё делает наперед, он уже там, и смотрит, нервно теребя низ футболки и прикусив губу. Его куртка на полу, за ней следует и динова. Тот скидывает и футболку, и штаны, но перехватывает руку брата, потянувшегося к собственным джинсам.
Дин хочет сделать это сам, заставляя Сэма перевернуться на живот. И не разочаровывается, черт возьми.
- Ты специально, да? Хотел, чтобы я видел, но не мог, не мог, чтоб тебя, дотронуться? – спрашивает Дин у брата, стонущего в подушку и перебирающего ногами, когда он кладет ладонь ему на скрытую под джинсами задницу и несильно сжимает.
Сэм ничего не говорит, мнет в руках покрывало, пряча пылающее лицо, лишь покрасневшее ухо видно.
Дину неудобно. Он долго возится с молнией и парой пуговиц на джинсах брата, а когда те поддаются, ему мешает его член, горячий и влажный, скользящий по шарящей ладони. Сэм не лежит на месте, ведет бедрами и перебирает ногами, больше мешая, чем помогая.
На нем нет белья, Дин это прекрасно знает. Но увидеть и убедиться, оказывается намного острее, чем просто знать.
- Сэмми, черт, - выдыхает Дин во взъерошенную макушку, сжимая в ладонях и гладя, гладя всё то, до чего теперь можно касаться.
Кожа мягкая, теплая и приятная под руками. И даже если признаться себе, что представлял, как это, её касаться, касаться Сэма и трогать где хочется и как хочется, Дин не рассчитывал, что это его так заведет.
Он не думает, когда опускается ужом вниз по кровати, не думает, когда прижимается губами, начиная низко, между дрогнувших бедер, задевая потяжелевшие яйца, и заканчивая выше, на тугом входе, поддающемся напору языка и пальцев.
- Сэм, нам нужно… - зовет Дин, оторвавшись на секунду, но не вынимая пальцев.
Он не знает, чего точно просит, сжимая собственный давно стоящий и ноющий член. Но брат, до этого извивающийся и трущийся бедрами о постель, не сомневается, ведет плечами, до сих пор затянутыми в задравшуюся футболку, и выгибает мокрую, блестящую от пота спину:
- В сумке, маленький карман, Дин, только быстрее…
Дин не сразу находит её. Он сам не знает, что ищет. Но когда под руки попадается тюбик со смазкой, Дин не хочет знать, откуда она у Сэма и давно ли тот её припас.
Со смазкой легче. Легче проникает сразу пара пальцев, легче поддается Сэм, бесстыдно насаживающийся и подкидывающий зад. Брат бесстыдно в голос стонет, и Дин решает, что и так долго терпел.
И только попав внутрь, понимает, что поторопился. Сэм вскрикивает, гнется дугой в пояснице, чуть не валится с колен, на которые его до этого ставил Дин. Тот замирает и держит брата, не убирая руки с его члена и жмурясь, до рези в глазах, еле дыша.
- Сэмми, расслабься, слышишь? – шепчет Дин, глухо и хрипло.
И пока Сэм не расслабляется, он не начинает движение.
Это сильнее и ярче. Это по-настоящему, в этом дело. И как бы ярко Дин себе не представлял ни в девятнадцать лет, впервые кончив, видя под закрытыми веками младшего брата, ни совсем недавно, сходя с ума от мысли, что его, черт возьми, будто дразнят, ни на что оно не было похоже.
Дин двигается отрывисто и часто, сжимая пальцы на чужих бедрах, вбиваясь и распаляясь всё сильнее от того, как Сэм толкается ему на встречу, освоившись, часто дыша и дроча свой член.
Он кончает вслед за братом, ловя его последний низкий стон и ощущая, как там внутри сжимает со страшной силой.
Дину просто нечего сказать. Стыд и неверие отходят на второй план, уступая место ослепляющему, бьющему по вискам счастью. И когда Сэм чуть позже приваливается сбоку, сжимает пальцы брата в своей руке на пару длинных, томительных секунд, ему нечего ответить на его слова:
- Как же ты долго, придурок.

@темы: SPNфики

---

ыыыы......я сдох...почти про меня...

07.07.2011 в 14:00

Пишет  фаргофро:

Извините, я под столом.

07.07.2011 в 13:30

Пишет  ~kassara~:

*Уважаемый автор! Уберите текст под кат.
*Куда убрать?
*В нашем сообществе длинные тексты убираются под кат. Как это сделать – читайте верхний пост.
*Простите великодушно, я ничего не понял: чем вам не понравился мой текст? Он - о кошках.
* Хоть о сусликах. Часть текста нужно спрятать под кат, чтобы его не было видно.
*Зачем?!
*Чтобы не было видно! Читайте внимательно.
*Извините ещё раз. Или вы меня не понимаете, или – я вас. Зачем вы предлагаете мне сделать текст невидимым? Он ведь просто о кошках!
*Он не весь будет невидим. Только большая часть. Для удобства читателей.
*Молодой человек, вы издеваетесь?!
*Это вы, по-моему, издеваетесь. И я не молодой человек, а женщина… и даже не женщина, а модератор.

*Давайте начнем сначала. Я написал о сиамских кошках. Это понятно? О кош-ках. За мой текст уже проголосовало 12 человек. Две-над-цать. И вы, тринадцатая, предлагаете мне отправить его коту под кат…тьфу…под хвост?!
* Вы всё понимаете буквально? «Невидимый» - не значит, что его никто не увидит. Под первым абзацем будет стоять надпись «читать дальше». Нажимаете на неё, и появляется ваш текст полностью.
* А другие тексты куда деваются?
* Исчезают.
* Послушайте, я не хочу, чтобы чьи-то тексты исчезали. Это будет нечестно по отношению к другим. Я вообще не понимаю, чего вы к моей статье привязались. Она – о кошках. То вы хотите, чтобы от неё только начало осталось, то, наоборот, чтобы ничего, кроме неё. Оставьте меня в покое!
...*Я устала вам объяснять. Жду полчаса, если не уберете текст под кат, я вас порежу.
* Вы в своем уме так разговаривать?! Я вам в отцы гожусь!
* Не годитесь. Осталось двадцать пять минут.
* Ну и порядочки у вас… Ладно, что мне делать нужно?
* Давно бы так. Зайдите в редактирование поста.
* Куда?
* Уффф…. На «карандаш» нажмите.
* Сейчас, секунду…. Нажал.
* Вошли в редактор?
* Я, наверное, сильно нажал…
* И?
* Что «и»? Сломал его.
*Кого?!!
* Карандаш.
* Вы натурально издеваетесь. Уфф… Над вашим текстом, на экране компьютера вы видите изображение карандаша?
* Ну, вижу.
* Кликните.
* Что?
* Что «что?»
* Что крикнуть-то?
* Вы действительно такой? Правда-правда? И ни капельки не придуриваетесь?
* Послушайте, мордовератор, хватит меня оскорблять! Я уже сказал, что в отцы вам гожусь!
*Значит так, папаша… Наведите курсор мышки на изображение карандаша и щёлкните левой клавишей. Понятно?
* Чего тут непонятного? Любой идиот поймет. И не называйте меня папашей, терпеть не могу фамильярности.
* Вот и славненько! Открылось окошко?
* Да оно у меня с утра открыто!
* А чего же вы мне мозги тут целый час пудрите!! Уфф… Материться с вами хочется.
* Нервная вы какая-то. То вам не так, это не эдак. Чего дальше-то? Закрыть, чтоб не дуло?
* Ещё раз и помедленнее.
* Я говорю: окно закрыть в комнате?
* Так… Приехали. Я говорю про окно, которое вы в компьютере открыли.
* Теперь вы помедленнее, девушка… Что я открыл в компьютере?
* Окно!!
* Окно в компьютере? Вы когда-нибудь видели в компьютерах окна?
* Честное слово, вы – дурак.
* А вы – дура и мордовератор.
* Просто замечательно. Мне это уже начинает нравиться. Что у вас сейчас на экране видно? Не окно разве?
* Нет, сундучок с крышечкой. На крышечке заголовок написан, а в сундучке – текст о кошках.
* О, Господи! Так… между крышечкой и сундучком…нет, я не могу… между ними есть какие-нибудь иконки?
* Что, простите?
*Нет-нет-нет! Я не то сказала, не обращайте внимания! Никаких иконок! Там есть значки какие-нибудь?
* Где?
* Между крышечкой и сундучком.
* Есть, да. Стрелка налево, стрелка направо, изображение оборванного листка… ну и так дальше.
*Вот! Вот оно!!! Поставьте курсор после первого абзаца, затем нажмите на изображение оборванного листка. Нажали?
* Пятнадцать человек проголосовало. Может не нужно, а?
* Пятнадцать минут осталось. И порежу всех: и вас, и ваших кошек, и даже соседских порежу, честное «мордовераторское» слово.
* Нажал я, нажал…
*И что?
* Всё потемнело. А поверх кошек моих квадрат выскочил.
*Нажмите на слово «ок».
* Теперь какие-то значки в тексте появились… А посередине два слова - «читать дальше». Эти закорючки так и останутся?
* Нет, их ваши кошки сожрут. Сотрите шесть последних знаков. Вот этих: < /cut >. А после нажимайте «сохранить».
* Ну, нажал. И что?
*И всё! Как я рада, что вы присоединились к нашему сообществу! Просто словами не передать… Постойте… Вы что, ещё один пост написали?!
* Да. Он – о собаках.
* А под кат??????????????
*Куда, простите?..
(с) Игорь Маранин

@темы: интересное

---

борись за счастье!!!

09.07.2011 в 11:44

Пишет  фаргофро:

Господи, до слез.

09.07.2011 в 11:34

Пишет  Per4inka:

очень трогательно

09.07.2011 в 11:01

Пишет  Bad Guy of Gisborne:

Это хороший способ сообщить миру о том, что все имеют право жить, с кем хотят

@темы: интересное

---

13.07.2011 в 17:30

Пишет  фаргофро:

Мимими. Почему-то захотелось чего-то такого, эх, обнимашки, они самые.

@темы: SPN

---

прочтите!!

13.07.2011 в 19:51

Пишет  фаргофро:

Суки.

13.07.2011 в 19:44

Пишет  j2august:

В переходе возле станции метро сидит женщина неопределенного возраста.Ей можно дать с ходу и тридцать, и двадцать три, и сорок два. Волосы у женщины спутаны и грязны, голова опущена в скорби.

Перед женщиной на заплеванном полу перехода лежит кулек. В кулек сердобольные граждане бросают деньги. И не бросали бы, да на руках женщина держит весомый «аргумент» в пользу того, что ей деньги просто необходимы. На руках у женщины спит ребенок лет двух. Он в грязной шапочке, бывшей когда-то белой, в спортивном костюмчике. Переход –место достаточно оживленное. И течет нескончаемым потоком людская толпа, и звенит мелочь в кульке, и шуршат купюры.

Я ходил мимо женщины около месяца. Я догадывался, кому уходят деньги, жертвуемые многочисленными прохожими. Уж сколько говорено, сколько написано, но народ наш такой – жалостливый. Жалостливый, до слез. Готов народ наш отдать последнюю рубашку свою, последние копейки из кармана вытряхнуть. Подал такому «несчастному» – и чувствуешь, что у тебя все еще не так плохо. Помог, вроде бы как. Хорошее дело сделал…

Я ходил мимо попрошайки месяц. Не подавал, так как не хотел, чтобы на мои деньги какой-нибудь негодяй купил себе кирпича одну штуку, да вставил в стену нового дома-дворца своего. Пускай будет дыра у него в стене, у негодяя этого. Не будет кирпича от меня. Но, судя по тому, как попрошайке подавали, хозяин ее имел уже несколько домов-дворцов.

Ну и попрошайке что-то перепадает, конечно. Бутылка водки на вечер, да шаурма. Хозяева таких «точек» попрошайничества имеют немало, но отличаются жадностью. И жестокостью. На том и держится их супердоходный бизнес. На деньгах да на страхе. Никто из опускающих монетку в кулечек не знает, что «встать» на место возле Владимирского собора невозможно,а хождение по вагонам метро с уныло-тягучим «простите, что я до вас обращаюся» стоит от 20 долларов в день. Или – знает? В таком случае –знает, но подает?
Никто из добряков, жертвующих «мадонне с младенцем», не задумывается над еще одним вопросом. Над одним несоответствием, буквально бросающимся в глаза. Спустя месяц хождения мимо попрошайки меня вдруг как током ударило, и я, остановившись в многолюдном переходе, уставился на малыша, одетого в неизменно-грязный спортивный костюмчик. Я понял,что именно казалось мне «неправильным», если можно назвать «правильным»уже само нахождение ребенка в грязном подземном переходе с утра до вечера. Ребенок спал. Ни всхлипа, ни вскрика. Спал, уткнувшись личиком в колено той, кто представлялась его мамой. Попрошайка подняла на меня глаза. Наши взгляды встретились. Бьюсь об заклад, она поняла то, что понял я…

У кого из вас, уважаемые читатели, есть дети? Вспомните, как часто они спали в возрасте 1-2-3-х лет? Час, два, максимум три (не подряд)дневного сна, и снова – движение. За весь месяц каждодневного моего хождения по переходу я НИ РАЗУ не видел ребенка бодрствующим! Я смотрел на маленького человечка, уткнувшегося в колено «мамы», и страшное мое подозрение постепенно формировалось в твердую уверенность.
– Почему он спит все время? – спросил я, уставившись на ребенка.
Попрошайка сделала вид, что не расслышала. Она опустила глаза и закуталась в воротник потертой куртки. Я повторил вопрос. Женщина вновь подняла глаза. Она посмотрела куда-то за мою спину. Во взгляде ее явственно читалось усталое раздражение вперемешку с полнейшей отрешенностью. Я впервые видел подобный взгляд. Взгляд существа с другой планеты.
- Пошел на… – произнесла она одними губами.
– Почему он спит?! – я почти кричал…

Сзади кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся. Мужчина с типичным лицом рабочего с близлежащего завода неодобрительно хмурил седые брови:
– Ты чего к ней пристал? Видишь – и так жизнь у нее… Эх… На вот, дочка, – мужик вытряхнул из своей огромной пятерни монетки.
Попрошайка перекрестилась, изобразив на лице смирение и вселенскую скорбь. Мужик убрал ручищу с моего плеча, побрел к выходу из перехода.Дома он расскажет, как защитил угнетенную, несчастную, обездоленную женщину от негодяя в дорогой одежде.

Милиционер, подошедший ко мне в переходе на следующий день, выразился почти так же, как и его «подопечная» попрошайка. И на свой вопрос я получил исчерпывающее:
– Пошел в…
А ребенок спал…

Я позвонил знакомому. Это веселый и смешливый человек с хитрыми глазами. Он с горем пополам окончил три класса, и читает с трудом. Полное отсутствие образования не мешает ему передвигаться по улицам города на очень дорогих иномарках и жить в домике с бесчисленным количеством окон, башенок и балкончиков. Знакомый был весьма удивлен моей уверенностью в том, что весь без исключения подобный бизнес контролируют представители его кавказской национальности.

Я узнал, что в Киеве попрошаек «держат» и молдаване, и украинцы. Причем, первые специализируются, в основном, на «инвалидах войны». Мы часто видим их на переходах и светофорах, снующими буквально под колесами машин. Мнимые афганцы «работают» также и в метрополитене.
Всевозможными «больными», хромыми и «приехавшими делать операцию»заведуют с равным успехом как украинцы, так и цыгане. Бизнес этот,несмотря на кажущуюся стихийность, четко организован. Курируется попрошайничество организованными преступными группировками, и деньги,брошенные полунищими прохожими в кулечек «обездоленного инвалида»,уходят «наверх». Причем, настолько «наверх», что, узнай об этом сердобольный прохожий, он потерял бы сознание от удивления. Детей берут в «аренду» у семей алкоголиков, или попросту воруют. Но это все, что говорится, цветочки.
Мне нужно было получить ответ на вопрос – почему спит ребенок? И я его получил. Причем, мой знакомый цыган произнес фразу, повергнувшую меня в шок, вполне обыденно, спокойным голосом. Как о погоде сказал:
– Или под героином, или под водкой…
Я остолбенел. «Кто под героином? Кто – под водкой?!»
– Ребенок. Чтобы не кричал, не мешал. Ей с ним целый день сидеть, представляешь, как он надоесть может?
Для того чтобы ребенок спал весь день, его накачивают водкой. Или –наркотиками. Разумеется, что детский организм не способен справляться с таким шоком. И дети часто умирают. Самое страшное – иногда умирают днем, среди «рабочего дня». И мнимая мать должна досидеть с мертвым ребенком на руках до вечера. Таковы правила. И идут мимо прохожие, и бросают мелочь в кулек, и считают, что поступают благородно. Помогают«матери-одиночке»…
… На следующий день я стоял в переходе возле станции метро Л. Милиционера, ответившего мне вчера ругательством, не было видно. Я запасся журналистским удостоверением, и был готов к серьезному разговору. Но разговора не получилось. А получилось следующее…
У женщины на руках лежал ДРУГОЙ ребенок. Мои вопросы попрошайка попросту игнорировала с отрешенным лицом. Меня интересовали документы на ребенка, и, самое главное – где вчерашний малыш?
Попрошайка вопросы игнорировала, зато их не игнорировали торговки,стоявшие рядом. От женщины, торгующей трусиками, я узнал, что мне следует, мягко говоря, удалиться из перехода. К возгласам торговки подключились ее негодующие соседки по ремеслу. Следом за ними –прохожие преклонных лет. В общем, я был с позором выдворен из перехода.Оставалось одно – звонить 02 или искать милицейский патруль. Но милиция нашла меня сама. Сержант, любитель посылать в…, подошел ко мне испросил документы. Я документы предоставил, и высказал свое мнение по поводу нахождения женщины с ребенком в переходе. Сержант со мною согласился, и… отправился звонить кому-то. Я стоял перед переходом, с полным ощущением того, что пытаюсь бороться с ветряными мельницами.Спустя несколько минут в переходе не было уже ни торговок, ни попрошайки со спящим ребенком…
Когда вы видите в метро ли, на улице ли женщин с детьми, просящих милостыню, задумайтесь, прежде чем ваша рука полезет за деньгами.Подумайте о том, что не будь вашего и сотен тысяч подаяний, и бизнес этот умер бы. Умер бы бизнес, а не дети, накачанные водкой или наркотиками. Не смотрите на спящего ребенка с умилением. Смотрите с ужасом. Ибо вы, прочитавшие эту статью, знаете теперь – почему спит ребенок.

P.S.
Если вы скопируете эту статью себе, ваши друзья тоже ее прочтут. И, когда в очередной раз откроют кошелек, чтобы кинуть монетку нищему, вспомнят, что эта благотворительность может стоить очередной детской жизни.

---

ня..ня...ня...

18.07.2011 в 10:44

Пишет  фаргофро:

Летнее, солнечное и теплое! С любовью)))
Практически под картинку.

- Пони.
Дин морщит нос на это девчачье сравнение и перехватывает языком скатившуюся к запястью струйку от подтаявшего мороженого.
- Неа, Импала, - уверенно заявляет он, снова поднимая голову.
- Дин, это пони! – выгоревшие, тонкие брови у брата сдвинуты, а губы поджаты.
Точь-в-точь как у отца, недовольного плохими отметками Дина в школе или его неудачами в стрельбе из самодельного арбалета.
Дин забавляется сравнением и несильно пихает брата в голое плечо, показывая теперь уже на другое облако.
- А это похоже на дядю Бобби, а? – Сэм недоверчиво щурит глаза, и Дин тычет пальцем в то, что для него очевидно. – Вон козырек кепки, а вот нос! И борода, только немного длиннее, чем надо…
Наконец, Сэм одобрительно фыркает, забавно морща нос, и поднимает руку, видимо собираясь тоже дать название одному из снежно-белых, пухлых, проплывающих над ними в этот солнечный июльский день облаков. Вот только в вскинутой руке оказывается его мороженое, и подтаявший шарик выпадает из тонкого, хрустящего коржа.
- Нет! – голос брата звонко разносится по всей детской площадке.
- Вот растяпа, - тянет Дин, неодобрительно качая головой и с сожалением наблюдая, как быстро тает сладость на прогретом за день асфальте.
Но он почти тут же вскидывается и замирает, потому что стоящий рядом Сэм шмыгает носом. В его глазах нет слез, но нижняя губа подозрительно подрагивает, а на щеках полыхает яркий румянец.
Дин оглядывается, проверяя, не вышел ли из большого здания через дорогу от них Джон, отправившийся туда «по делу», купивший им по мороженому и велевший не привлекать к себе внимания, мол, он быстро, лишь на пару минут.
Отца нигде не наблюдалось, но на них уже посматривала пара мамаш, сидящих в нескольких метрах на скамейке. Поэтому Дин не колеблется, шагая вперед и протягивая брату своё почти нетронутое мороженое.
- Держи, мелочь, - незаметно вздыхая, говорит он.
В глазах Сэма неверие и столько благодарности, что Дин вмиг краснеет и как можно небрежнее пожимает плечами, вроде, и не нужно ничего ему, спасибо, обойдется. Вот только брат огорошивает следующими словами:
- Давай вместе? – и не дожидаясь его согласия, Сэм наклоняется и лижет самый вверх шарика, подтаявший и, наверняка, приторно сладкий.
Легкие, белые, как воскресная скатерть, облака продолжают проплывать, неспешно и только по самим себе ведомым законам. А паре мальчишек, на почти пустой детской площадке, нет до них уже никакого дела.

@темы: SPNфики

---

какое фото интересное...

@темы: джа

---

смотрим и вспоминаем.....

youtu.be/Ll7UFxqI2pM

---

* Эми Вайнхаус умерла.....я в шоке...

Полиция: Уайнхаус умерла при невыясненных обстоятельствах
24 июля 2011, 07:13Версия для печати
Вставить в блог
Комментируя появившиеся сообщения СМИ о том, что известная британская певица Эми Уайнхаус умерла в результате передозировки наркотиков, представитель полиции Лондона сказал, что причины смерти пока остаются невыясненными.



ПОПУЛЯРНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
Медведев отреагировал на предложения Прохорова о Трудовом кодексе
Саакашвили призвал европейцев не отдавать Белоруссию России
Подсчитано, как Северный Кавказ тратит бюджетные деньги
Сотрудник НТВ скончался прямо в телестудии
Названа причина второго вымирания в истории Земли
Традиционная чеченская свадьба вызвала переполох во Франции

Газета ВЗГЛЯД в Facebook - рекомендуем

«Дозоры» - запрещенная игра

Расскажи о себе на Russia.ru
Он предостерег от возможных спекуляций на эту тему и призвал дождаться официального заключения врачей, которое будет объявлено в воскресенье в течение дня.
Полицией была оцеплена часть улицы, прилегающая к дому в Кэмдене, где в последнее время проживала Эми Уайнхаус. Сразу после появления сообщения о смерти здесь стали собираться толпы людей, скорбящих по безвременно ушедшей певице, которую в Британии называют «голосом поколения».
Люди приходят к ее дому с цветами и свечами в руках, оставляя записки со словами горечи и плюшевых мишек на асфальте вокруг территории, огороженной двухцветной полицейской лентой.
В последнее время поступала противоречивая информация о состоянии и самочувствии Эми Уайнхаус. Алкогольная и наркотическая зависимость, с которой певица боролась на протяжении всей своей головокружительной, но короткой карьеры, давно стала достоянием общественности. Страдающая анорексией и эмфиземой легких Уайнхаус недавно прошла в Лондоне очередной курс лечения наркозависимости, которое, по словам ее близких, не дало заметных результатов.
На днях она вынуждена была отменить все свои выступления в рамках европейского турне после первого же концерта, который обернулся провалом. По словам очевидцев выступления в Белграде 18 июня, певица тогда вышла на сцену в весьма плачевном состоянии, пыталась общаться с залом, но не смогла вспомнить название города, в котором проходил концерт, и даже тексты песен.
Другого мнения придерживается музыкальный критик из лондонской газеты Daily Telegraph Нил Маккормик.
«Самое печальное состоит в том, что, судя по всему, она была близка к тому, чтобы одержать победу над зависимостью, - говорит журналист. - Она совершенно точно стала выглядеть гораздо более здоровой, и петь она стала намного лучше, чем в последнее время».
Владелица одного лондонского ресторана, в который часто заглядывала Эми Уайнхаус, сообщила журналистам, что видела певицу в прошлый вторник и, по ее словам, она бросила пить. «Она сказала: «Не наливай мне, пожалуйста. Я больше не пью». Она была в полном порядке. Она нормально общалась со всеми, раздавала автографы, фотографировалась с детьми», - говорит 56-летняя Зе Сильва.
Последний раз Эми Уайнхаус появилась на публике 20 июля на «iTunes Festival» в Лондоне. Еще в прошлом году она приступила к написанию нового альбома - первого за пять лет. Но закончить запись певица так и не успела.
Уайнхаус пополнила так называемый «Клуб 27» - список музыкантов, ушедших из жизни в возрасте 27 лет, на пике популярности. В него входят лидер группы The Doors певец и поэт Джим Моррисон, блюзовая вокалистка Дженис Джоплин, один из величайших гитаристов современности Джими Хендрикс, вокалист и гитарист культовой американской группы Nirvana Курт Кобейн, основатель The Rolling Stones Брайан Джонс.
Эми Уайнхаус родилась 14 сентября 1983 года в Лондоне в еврейской семье. С детства она увлекалась джазом, ее природный голос позволял ей творить чудеса в этом жанре. Заявив о себе в 20-летнем возрасте, когда в 2003 году вышел ее первый альбом «Frank», она стала звездой мирового уровня с выходом в 2006-м второго альбома «Back to Black», который принес ей пять премий «Грэмми» и позволил говорить о ней как об одной из наиболее талантливых исполнительниц в стилях соул и ритм-энд-блюз.

Имя Эми Уайнхаус не сходило с первых полос музыкальных изданий и «желтой прессы», но, к сожалению, зачастую интерес журналистов был вызван многочисленными скандалами, связанными со склонностью певицы к наркотикам и спиртному, которые отодвинули на второй план ее выдающийся талант, передает ИТАР-ТАСС.

Как сообщала газета ВЗГЛЯД, знаменитая 27-летняя британская певица накануне была найдена мертвой в своей квартире в Лондоне.

---

21.07.2011 в 22:16

Пишет  dtany:

ДЖЕЙ И ЕГО СЕСТРА.

ДЖЕЙ ТАКОЙ ЛАПОЧКА, ТАКОЙ МИЛАШКА

фото с фейсбука Мэган

@темы: джа

---

Зая моя грустит???

@темы: джа

---

совсем не дружеские прикосновения...

МНОГО ПРЕКРАСНОГО

@темы: j2

---

Дженсен и Колин.суперы 7 сезон

@темы: SPN

---

блиииииин...как это здорово!!!читайте!!!

17.07.2011 в 23:26

Пишет  mingus:

инквизиция велела вернуть :с

Название: -
Автор: mingus
Бета: Melancholy262
Пейринг: Дженсен/Сэм
Рейтинг: R
Дисклеймер: не моё
Саммари: он в городе проездом.
Примечание: для и из-за mns и Мэл.
Предупреждения: 1) Сэму 14; 2) оно стрёмное и скомканное, я серьёзно.

-_______-

Парнишка так откровенно пялится на него в столовой, что Дженсен не выдерживает и сам заговаривает с ним в туалете на следующей перемене. Пацан старательно намыливает руки, следя за ним через зеркало с пристальным, нездоровым каким-то вниманием.
- Что? – спрашивает-огрызается Дженсен.
Мальчишка смущается и отводит взгляд. Он тонкий и высокий, лишь немного ниже Дженсена, но всё равно понятно, что ему не больше четырнадцати.
- Извини, - говорит он, когда Дженсен уже выходит из сортира. – Мне показалось.

После занятий Дженсен натыкается на него в библиотеке. Пацан сидит за самым дальним столиком лицом к выходу, забаррикадировавшись учебниками и энциклопедиями.
Дженсен не виноват, что это лохматое недоразумение заняло его любимый столик. Он садится рядом, и мальчишка настороженно зыркает на него из-под чёлки.
- Что тебе показалось? – непринуждённо интересуется Дженсен.
Ответа нет довольно долго, Дженсен успевает прочесть половину параграфа.
- Ты похож очень на одного человека, - отмирает наконец паренёк, - я сперва даже подумал… неважно, - он вдруг улыбается и перестаёт быть похожим на взъерошенного воробья. Протягивает Дженсену длинную узкую ладонь, сбив со стола локтем англо-испанский словарь: - Меня зовут Сэм.

За две недели Дженсен узнаёт не так уж и много.
Винчестеры в городе проездом. Отец работает, Сэм с братом живут в дешёвом мотеле на западной окраине. Брат работает тоже, пашет в автомастерской, и о нём Сэм говорит ещё с меньшей охотой, чем о себе.
Сэм носит с собой острый охотничий нож. Сэм не любит отвечать на вопросы, зато любит их задавать.
А ещё Сэм тянется к нему, тянется. Неосознанно (хотя кто его знает) повторяет его движения, неизменно улыбается, поймав взгляд. Прикасается к Дженсену так или иначе. Толкает локтём в бок, хватает за руку, когда хочет привлечь внимание, ерошит Дженсену волосы, хотя для этого ему пока и приходится привставать на цыпочки.
И Дженсен чувствует, как размякает под этой расчётливой лаской.
Сэм облизывает губы, когда видит, что Дженсен смотрит ему в лицо. Облизывает, прикусывает, оттопыривает капризно, грызёт сосредоточенно.
- Разве тебя не должен сегодня Дин забрать? – спрашивает Дженсен, когда они после занятий сидят на трибунах школьного стадиона. Сэм два урока терпеливо ждал его, и теперь жмётся к Дженсену, сидит так близко, что капли воды с волос Дженсена капают Сэму на джинсы.
- Ты чего такой мокрый, - смеётся тот и льнёт к нему всё плотнее, хотя куда уже. Дженсен с ужасом чувствует, как внутри него закручивается жаркое, жадное чувство, как поднимает голову голодное чудовище, созданное этим вот мальчишкой, что обнимает его за пояс.
Дженсен прекрасно понимает, что Сэм в курсе того, что он творит. О, Сэм в курсе. Всё идёт по плану, Сэм?
- Занятие в бассейне, - ответ Дженсена такой запоздалый, что Сэм победно усмехается. – Чувак, отстань. У тебя явно тактильное голодание, - ворчит Дженсен. Голос севший, не его это голос.
Сэм довольно жмурится, сцепляя пальцы.
Дженсен думает о том, что с ним сделал бы брат Сэма, увидь он их.
Но Дин сегодня работает полный день, и Дженсен ведёт Сэма к себе. Хоть поест по-человечески.

Надо отдать Сэму должное, он почти не смеётся над фотографиями, которые мама развесила по дому.
Правда, перед одной, с выпускного из средней школы, он замирает на минуту.
- Ты такой смазливый от хорошей жизни, только и всего, - качает Сэм кудлатой головой, и Дженсену хочется поднять этот мешок с птичьими косточками и встряхнуть, приложить хорошенько об стену, а потом… стоп, нет, стоп.
- Тебя бы обстричь покороче, - продолжает Сэм тем временем, - да под солнце и ветер. У тебя есть шрамы? – Сэм резко поворачивается к нему, Дженсен еле удерживается от того, чтобы не отшатнуться.
- Есть парочка, - нехотя отвечает он.
- Покажи, - требует Сэм напористо, и Дженсен сдаётся.

Шов от аппендицита Сэма не впечатляет, а вот рубец под коленом он долго гладит кончиками пальцев, пока Дженсен не покрывается мурашками.
- Перестань, - просит он, но в голосе не хватает уверенности, и Сэм чувствует это.
Хорошо, что дверь запирается, отстраненно думает Дженсен, а то пиздец же картина: он со спущенными штанами сидит на кровати, а мальчик, младше его на четыре года, стоит перед ним на коленях.
- А у кого много шрамов, Сэм? Кто не так слащав, как я? Кого я тебе напомнил?
Сэм молча прижимается губами к рубцу, обводит его языком.
- Я ни разу Дина не видел.
Сэм кусает его за колено.
- Его, да? Сэм, Сэм, стой, не надо, - Дженсен захлёбывается словами, когда Сэм, стянув с него трусы, утыкается носом в его пах, обхватывает член взмокшей от пота ладонью и длинно лижет вдоль острым кончиком языка.
Было бы проще, наверное, если бы Сэм сказал хоть слово, пусть бы даже этим словом было бы «заткнись». Но Сэм молчит, он игнорирует все просьбы-жалобы-стоны Дженсена и просто делает то, что ему хочется.
Чуть царапает коротко остриженными ногтями кожу на внутренней стороне бёдер Дженсена, заглатывает глубоко, отчаянно давясь, затем выпускает член изо рта и старательно облизывает. Бестолково возит ладонями по напряжённому дженсенову животу.
Дженсен не знает, куда деть руки, куда самому деться.
Сэм, морщась, встаёт с коленей –гарантированно ноют, - расстёгивает джинсы, не садится, а будто падает на кровать рядом с Дженсеном.
Сэм, зажмурившись, берёт Дженсена за руку и тянет к своему паху.
- Дин, пожалуйста, - лепечет он, и голос его совсем тонок сейчас. Дженсен проглатывает чужое имя и запускает руку Сэму в трусы. Он дрочит ему медленно, сжимая чуть сильнее, чем себе, и Сэма не хватает надолго. Всхлипывая, дёргаясь всем телом, он кончает, уткнувшись лбом Дженсену в плечо.

На следующий день Сэм в школу не приходит.
- Винчестер? – переспрашивает серьёзный грузный мальчик. – Приходил небритый мужик, забрал его документы. Уехали они.
На выходных Дженсен стрижётся покороче.

@темы: SPNфики

---

никому нельзя рассказать....

Дженсен был уверен, что никогда не испытает это. Вернее, не совсем так. Он столько раз слышал об этом ощущении-желании от друзей, знакомых, знакомых друзей, из журналов и из интернета, что будто бы уже прожил его, прочувствовал, получил прививку, обезопасил себя от этого жгучего, неизбывного вируса... И вот, пожалуйста: он ничуть не уникален, ни капельки не отличается от «таких же, как он». Больше всего его раздражала всегда необходимость кучковаться, собираться в группы. У него не было с ними ничего общего, кроме одного-единственного признака, который он отказывался делать определяющим в своей жизни. До недавнего времени.

На чем они всегда сходились с Джаредом: никому, никогда, ни при каких обстоятельствах. Пусть глупо иногда получалось: мама четыре года, не меньше, намекала, что обрадовалась бы его отношениям с «Джеем-младшим», сестра проходу не давала... Только тетя понимающе улыбалась и молчала. Но тетя никогда еще не подводила его, и он хоть был ей благодарен, воспринимал это слишком как должное, чтобы поверять ей все секреты.

- Мам, пап, я хочу жениться, - говорит он, когда приходит время. Родительские брови непонимающе ползут вверх, потом так же быстро падают, и Дженсен с плохо скрываемым раздражением читает их мысли: «Мы так и думали, что это была фаза, только зачем тогда было так долго от нас это скрывать, если через пару лет передумал?»

Он не уверен, что его объяснение поняли. Не уверен, что поверили. Воспринимали-то его по-прежнему как подростка - думали, что он сейчас так отчаянно сопротивляется их предположениям только для того, чтобы отстоять предыдущий «приступ».

- Мы с Данниль подходим друг другу, - говорит он. - Я такой другой не найду. Мы лучшие друзья, мы не влюблены, мы привыкли к большому количеству личной свободы. До сих пор совпадали в каждом решении - ну так с высокой вероятностью одновременно захотим, допустим, ребенка завести. Да, пап, я все еще гей, да. Это не изменится. Нам это не мешает... Слушай, мы просто хотим свадьбу - красивые шмотки и нажраться, окей?.. Прости, мам. Нет, мам. Голубее, черт, не бывает, но... Я не найду парня, который захочет пожениться, понимаешь?

Он даже не врет: Джаред бы на такое предложение вылупил глаза, замотал обросшей башкой и кинулся проверять Дженсену зрачки - неужто докурил последний косячок без него?..

Дженсену, конечно, попроще в этом смысле. Не считая детского страха, но это было давно.

- -

Он об ориентации тети узнал только в восемнадцать лет: раньше мама боялась, что он может попасть под ее влияние. «Нет-нет, я не считаю, что это плохо, это же Дарла, но дети... Детям таких подробностей о родственниках знать не нужно! Дети должны расти такими, как положено».

Маккензи о его ориентации узнала тоже в восемнадцать лет. Смех.

Естественно, Дженсен после такого заявления сбежал. Это стало определяющим фактором в решении поехать в Голливуд - до этого не хотел даже думать, считал, что не для него вся эта беготня, что хватило маминого настойчивого пропихивания красавчика-сына в модельный бизнес.

Он-то уже четыре года к тому моменту как попал под влияние. Не тети, правда, а собственного члена, но это детали.

Были и плюсы. Дженсен всегда любил тетю больше всех родственников, а теперь их связывало что-то... Особенное. Дженсен так думал ровно три дня, пока тетя не промыла ему мозги. «Ориентацию не выбирают, Дженсен, выбирают людей, понимаешь? А выбирать людей по признаку ориентации - попросту глупо. Партнеров - да, но друзей и близких? Ты ошибаешься, Дженсен».

С тех пор он долго отказывался даже произносить вслух слово «гей». Тетя была права. Ему и самому не хотелось выделяться так. Хотелось - талантом, профессионализмом, мозгами, чувством юмора. Внешностью, в конце концов, как он привык. Но не ориентацией.

В ЛА наступил райский период: казалось, куда бы он ни пошел, везде его ждали охуенные парни. И не нужно было ныкаться от родителей, друзей, знакомых. Просто секс, просто отрыв, везение и работа, неплохая работа, непыльная. Но Дженсен всегда держал марку: не поддавался на чужое влияние. Мама ведь тоже по-своему была права: может, если бы в четырнадцать тетя познакомила его со своими друзьями, он не смог бы сейчас так хорошо контролировать себя. Ориентация сама по себе не заразна, но стереотипы - вот он, настоящий вирус. И бушует он не только в мозгах натуралов.

Вот тетя всегда оставалась самой собой. Дженсен был знаком всего с несколькими лесбиянками, но все они безошибочно угадывались как лесбиянки - если не внешностью подчеркивали, то поведением, или выражениями, или еще чем. Не Дарла Шаффер. Дарла была просто лесбиянкой - женщиной, которая любит женщин, - а не представителем ЛГБТ-сообщества. Дженсен ей восхищался.

Конечно, Дженсен никогда не имел проблем с масками. Оказываясь среди стопроцентных геев, он копировал их манеры. Его вовсе не так сильно отвращали «классические гейские» замашки, как он хотел бы, чтобы считали его друзья; он даже мог примерить их на себя, просто старался снимать, едва оставался за дверью тусовки. Ему в любом случае гораздо ближе были тупые реднекские шуточки Тая и Криса. А манеры... Он использовал их точно так же, как во время интервью выбирал линию того персонажа, с которым его ассоциировала в данный момент публика. Зачем напрягаться и «раздеваться», если можно играть?

Все это он часами, сутками втолковывал потом Джареду, получая безумное удовольствие от того, с каким вниманием мальчишка впитывает информацию. Джаред сам по себе, весь, льстил ему; в особенности потому, что Дженсен знал - это не в ответ, не в благодарность за внимание, а просто так, потому что Джаред уважает, ценит. Джаред - всегда Джаред, именно это привлекло Дженсена с самого начала: хоть дурацкие шутки и вечная неугомонность - та же маска, это тоже Джаред, просто у Джареда маски более свойские, что ли, не такие отстраненные были, он все роли брал из себя, находил где-то источник. Дженсену проще было отгораживаться, не впускать самого себя в образ, а Джаред умудрялся делать это, почти не уставая.

Дженсен влюблен так сильно, что иногда визжать хочется.

- -

Все, что происходило с ними на протяжении шести лет - все было правильно, хорошо, последовательно. Дженсену повезло: он изначально имел на Джареда такое сильное влияние, что даже влюбленность не казалась такой уж безответной. Джаред отдавал ему себя больше, чем кому-либо другому, и Дженсену этого хватало, и он боялся - наверное, как мама в свое время - повлиять на Джареда в «этом» смысле. Потому что Джаред был хорош и так. А у Дженсена были интрижки, подруги, какое-то время - даже постоянный бойфренд. Любить Джареда никогда не было в напряг. Скучал, правда, временами до зубовного скрежета, но он привык жить далеко от любимых, справлялся и с этим.

Мама ждала до восемнадцати, а Дженсен ждал... Он не знал, чего ждал. И в конце концов вылетело оно случайно, просто в разговоре, как раз когда у Дженсена появился первый за много лет постоянный парень. Дженсен мог поклясться, что Джаред начал его ревновать сразу же, не переварив даже новость об ориентации, просто так, потому что Джаред - чертов блядский собственник, а Дженсен к тому времени позволил ему себя пометить всеми способами, кроме того самого.

Дженсен около месяца дрочил на ревность Джареда, когда Скотти ложился спать.

В одном только Дженсен просчитался. Ну, в одном, но два раза.

Во-первых: он повлиял-таки на Джареда в пресловутом «этом» смысле.

Как-то раз со Скотти посрались, Дженсен приперся к Джареду ночевать, а Джаред возьми да заяви: «Расстались? Прекрасно. Это ничего, если я попробую? Давно любопытно».

Сосал Джаред отвратительно, Дженсен долго не мог кончить - а может, потому не мог, что мозги пахали, не отключаясь: прости, тетя, прости, мама, я облажался. Джаред больше не подкатывал - комплексовал, видимо, из-за хуевости первого минета. И все. Дженсен думал: ну, хорошо, все случилось, а теперь-то по-прежнему будет?

По-прежнему все было, и даже лучше, но недолго. Сначала забастовка: Дженсен паниковал едва не каждый день - а если все? Все, не будет больше по пятнадцать часов в сутки дурацкого, громкого, притягательного до ужаса Падалеки?

Притягательный-до-ужаса тоже запаниковал. Жениться вздумал, малолетка. Дженсен решил: ну и хуй с ним. А ведь мог бы переубедить - подумаешь, натуральный мальчик ртом работать не умеет. Научить всему - не такое уж напряжное было бы дело.

Сожаление ело поедом, вгрызалось до костей, и Дженсен начал радоваться чертовой забастовке, и писал Джареду каждый день, и звонил, и скучал до колик.

Буквально спустя неделю после расставания с Сэнди Джаред набросился на него, сунул руку в штаны, облапал от макушки до пяток. И Дженсен не сказал «нет». Ну не дурак же - второй шанс проебывать?

- Это все ты. Все ты, - бормотал Джаред. - Охуенный. Люблю.

Дженсен только в момент оргазма признался самому себе, что, да, блядь, окей, все эти бабские разговорчики про разницу между просто сексом и сексом по любви - сучья ебаная правда. Они просто начали слишком рано. Невовремя к нему Джаред с экспериментами подкатил, не готов он был, не дошел еще, видать, до ручки, а теперь - не пущу, мое, какой угодно нужен, любой, лишь бы был.

Потом брал свои мысли перед собой же назад, но уже подзняк метаться было. Наговорил в тот вечер Джареду дохренища всякого, потом уши краснели неделю.

А у Джареда мир, между прочим, переворачивался на глазах. Америку открывал заново. Прямиком из Канады.

Дженсен не мог назвать себя понимающим бойфрендом. Не-не, это не к нему. И это - «своих на сиськи не меняем» - он с детства усвоил, только потом в сериале напомнили. Подумаешь, изменил чувак своей девушке - невесте, блин! - с пацаном, да не с одним, а с тремя аж. Попробовать ребенок хотел. Но, сука, какого черта нужны были другие два?!

А, стоп. Дженсен же сам говорил, что не хочет влиять на кого-то. И вернулся к Скотту после хренового падалечьего минета, как последний дебил. И... За такое несчастное рыло всегда хотелось врезать Джареду, ну, в рыло. Чтобы почувствовал разницу.

Вот тогда-то он и просчитался во второй раз: корил себя подспудно, что быстро сдался, что поломаться надо было еще, для вида, и пусть бы Пада-сучка считал, что он все еще с телкой, но это было бы типа правильно. Тетя не одобрила бы его решений - он, как старший, должен был подумать за двоих. Сам же хотел навсегда, а не на перепихнуться. В лучших интересах было не соглашаться.

- -

Прошел год, изменилось все, что могло измениться, кроме одного: Джаред все так же слушал его с благоговением, как мастера Йоду, хотя делал вид, что не слушает. А трахаться вообще стал лучше всех в мире. По сравнению с «лучше всех в мире» годичной давности, разумеется. Оказалось, что один минет - не показатель, и не в практике даже дело.

Срались пару раз, как кошка с собакой, дрались даже по-серьезному. Дженсен в процессе многое о себе узнал, что до этого проверить даже было не с кем, но это - детали, мелочи жизни. Личные постельные вещи, никому не расскажешь. Джаред на лету все схватывал, как всегда, и издевался, мучил, дразнил, доводил языком и пальцами: убил бы, если бы не любил так сильно.

Так вот, Джаред. У Джареда мир перевернулся. Дженсен скалился про себя: мол, да, это я, такой распрекрасный Я перевернул ему весь мир; но грустно было, и противно, и больно одновременно (не в хорошем смысле). У Джареда Семья. Вот так - с большущей буквы. Начиная с отца и заканчивая распоследней тетушкой Молли, все, все - как враги кровные. После расставания с Сэнди не разговаривали с ним месяц. Ебаный месяц. А Джаред привык звонить чуть не каждый день. Хорошо хоть, что даже мысли не забредало в голову семейства Падалеки, что младший сын может с мужиком шуры-муры водить. Да не просто шуры-муры, а любовь, которая типа навсегда.

Дженсен тогда еще не знал, что отец Джареда болен. Джаред молчал об этом упорно, долго - Дженсен даже не знал, что он способен так уперто молчать о чем-либо. И каждый раз, когда видел в интернете разглагольствования на тему Голливуда и как сурово в нем живется геям, Дженсен фыркал и едва сдерживался, чтобы не написать какой-нибудь тупой комментарий к статье. Какой на хрен Голливуд, когда есть Сан-Антонио? Любимый разгоряченный штат, который перестал быть домом. Джаред терпеть не мог дом, а когда с родственниками встречался, старался делать это где-нибудь на нейтральной территории.

И потом Женевьев подвернулась - вот тоже святая простота. Дженсену было противно ей рассказывать обо всем. Мама не знает, папа не знает, даже тетя делает вид, что не знает - а какая-то Женевьев Кортез в курсе чуть ли не вчерашней постельной позиции. И болезни, черт, болезни Джеральда. А агенты эти долбанные? Не для того Дженсен всю жизнь пытался уйти от ярлыков, чтобы потом вот так все сдать.

Видать, для того. Чтобы потом все было в первый раз. Первые серьезные отношения, которые первые и последние, потому что Джаред - ну, это же Джаред, Дженсену сложно было представить, как жить без него вообще можно, Джаред - это ебучая половинка, Тот Самый, Единственный из сказок и романтических фильмов, за которого не жалко продать душу и вывернуться наизнанку. Самая что ни на есть Настоящая Любовь, и лучше бы не просто с больших букв, а прямо сразу капслоком.

Джаред начал пить. Дженсен опомнился не сразу.

Джаред-аллергик, Джаред-маньяк, Джаред-психопат-перфекционист - да-да, вот это несобранное чучело по странным, извращенным меркам оказалось перфекционистом, как будто все, что он делал, не идеально по умолчанию: Дженсен засмеял бы любого, кто так не считает.

Джаред кончал с похвал. Вот так, прямо в рифму.

Дженсену потребовалось много времени, чтобы отпустить себя, чтобы не ржать над собой - даже в детстве девчонкам стихов не писал (ну, почти), а тут целые песни, дифирамбы, долбанные оды, выдержанные размером и ритмом, все по учебнику. Ода падалечьему носу, например. Члену - ладно. Насчет члена Дженсену даже стыдно не было. Охуенный член. В общем, когда дело касалось половых органов - нормально. Там не то что оды-сонеты, можно целые оперы писать. Но носу? Губам, глазам, плечам, пальцам. Каждому ногтю, реснице. Родинке. Не той, что на правой ягодице, а той, что на левой лопатке, ближе к позвоночнику...

Джаред только пыхтел и постанывал: читай дальше, детка.

Извращенец.

У Джареда переворачивался мир. Он познавал себя через ориентацию: неизведанная доселе область - качал порнуху гигабайтами, изучал, пробовал на Дженсене, игнорировал мат, просто хотел знать. Подружился с кем-то там из ванкуверских геев, манерничать начал. Из-за него Дженсен вспомнил, как это делается - весело было, Данниль едва не обоссалась, когда в очередной раз приперла мелкого Икаруса на выгул, а дверь ей открыла заправская пидовка двух метров ростом.

Но Джаред не был бы Тем Самым, Единственным, если хоть мысль закралась бы в его немытую башку выбраться за ручку из темного-темного шкафа. Дженсен плотно вбил ему под шапку заповеди тети Дарлы. И так хорошо было, а на остальных - положить. Дженсену положить, а Джаред с собой справлялся.

Только на свадьбе развезло обоих. На джаредовской. Падалеки рыдал белугой, почему - непонятно: то ли из-за колес, что Сара Кортез надыбала, то ли потому, что детство кончилось, то ли хотел, чтобы на месте Женевьев был Дженсен, то ли от какого-то своего там, непознанного горя или счастья. Женевьев тоже развезло, но ей было попроще: уткнулась девчонке своей в грудь и делала вид, что накрыло предсвадебной лихорадкой. Им, телкам, куда как проще... Что бы там тетя ни говорила. Проще, и все тут. Они суровой мужской компанией (во главе с Джеральдом) должны были деловито курить сигары и вспоминать о первых свиданках и прыщах костлявого Джея-младшего.

Дженсен не выдержал, ушел в свой номер пораньше, зная, что Джаред не обидится, просто придет на брачную ночь, когда сможет. Джаред, со всеми его комплексами, только одно знал наверняка: Дженсен - это навсегда, Дженсен - это константа, Дженсен - это Дженсен, и даже когда его нету, он есть, как призрак Оби-Вана или мастер Йода.

Падаван и Йода - это их так Данниль обозвала. Из-за роста, а потом прилипло. А ведь в точку попала, сучка.

Не то, нет, это все не важно. Джаред сам переворачивал себе мир, сам был виноват, Дженсен не при чем. С самого начала Дженсен был не при чем, так почему сейчас именно его мучает это ебаное желание сообщить всему миру? Вроде и страсти улеглись. Все возможные страсти улеглись к июлю. Все так спокойно, по-домашнему стало, даже больше по-домашнему, чем в доме было: Джаред заваливается к нему среди ночи, шипит в шею, что соскучился, хотя решили вроде дрыхнуть в разных спальнях (Дженсен храпит, Джаред пинается, а хочется выспаться перед самолетом) - Дженсена развозит с усталости, алкоголя и горячей туши, он жмется поближе и шепчет: «Окей, подрочи мне, только по-быстрому». Семейная, мать ее, жизнь. Наступила все-таки.

- -

Каждый день Дженсен пытается связать воедино, когда это началось и почему, но слабо получается. Отвлекает всякая фигня, типа работы, ага. Журналисты долбанные всегда не вовремя, каждый раз кажется, что насквозь тебя видят, вылетает все время что-то лишнее. Хорошо, что любимая туша на другом конце площадки. Везет.

Понятно, что это все только в голове, надуманное. Но в какой-то момент ведь оно придумалось? Всегда были противны пересуды, но без них никуда, а уж лучше это, чем разговор по душам с папой Джареда. Было такое в дженсеновой практике пару раз, чуть сквозь землю не провалился. Все в сравнении познается, да.

Данниль говорит: иди на хуй со своим камин-аутом, у меня карьера. Дженсен понимает лучше всех, вообще-то. И благодарен, что она не удивилась признанию. Хоть какая-то объективная причина этого не делать. Лучше, когда от твоих действий зависит жизнь других. Это... упорядочивает.

Женевьев согласна: упорядочивает. Хотя у нее мозги уже не так работают, как у голливудских: слишком часто тусует в Сан-Фран, а Сан-Фран раскрепощает, особенно по сравнению с ЛА. Но деньги никому еще не мешали. Особенно если твоя девушка собирается расширять свое дело.

Джаред перестал трястись постепенно, теперь пытается с ними дружить, идиотина - его почему-то прет, что у него в лучших подружках теперь парочка лесбиянок. Дженсен ревнует на ровном месте, неприятное это чувство. Но лучше - привычней - чем это.

- Я люблю Джареда, – говорит он тете по телефону.

- Я знаю, - отвечает тетя. - Когда свадьба?

- Мы оба уже женаты, - напоминает Дженсен. - Тетя, сделай вид, что ты удивилась, пожалуйста.

- Женаты? - тетя делает удивленный голос. - А почему меня не пригласили? Вы раньше поженились, чем мы, или позже?

Это безнадежно, думает Дженсен.

- Я решил уйти из сериала и найти постоянную работу в озвучке, - говорит он папе. - Нет мультсериалов на примете?

- А как Джаред к этому решению отнесся? - спрашивает рациональный папа. - И я призываю тебя подумать еще раз.

Безнадега полная.

Ну а кому еще сказать, когда все уже знают? Как там называется? «Стеклянный шкаф». А вирус все зудит под кожей, въедается насмерть. Дженсену кажется, что он вот-вот взорвется. Когда один. Или когда на публике. Когда с Джаредом вдвоем, вся ярость куда-то улетучивается: Джаред даже буйством своим заземляет, втягивает в себя, обволакивает привычным теплом. Или, еще лучше, истерить начинает, ныть про таблетки, убитую кожу вокруг глаз и недосып. Тогда можно переключиться и поржать, побегать вокруг нервного пацана, уволочь его на ночь в Вистлер под прикрытием бешеного энтузиазма Клифа. Дженсен и раньше побаивался будущего в ЛА, плохо представлял себе, как они будут по-школьному ныкаться, а теперь, когда они все вроде бы там организовали, начал едва не молиться продлению сериала: как же хорошо тут, в Ванкувере, это их место, здесь все завертелось, а вдруг здесь и останется?

Вот. Может, вот оно? Страх потерять Джареда, отсюда желание пометить его не только для себя, но и перед всем ебучим миром? Не-не, у Джареда и так все есть, ему не захочется настолько сдвигаться с места, снова переворачивать всю свою жизнь: «Откуда в тебе столько комплексов, Эклз? Даже во время тягомотины с женитьбами не так трясся!»

- Я хочу сказать, - бормочет он в зеркало, сидя на толчке (с самого переезда хотел перевесить, а руки так и не дошли). - Я хочу сказать всем. Хочу, чтобы знали. Но какого хрена? Зачем им знать?

Именно. Зачем? Еще год с небольшим назад Дженсена реально трясло при мысли, что кто-то узнает. А теперь трясет от обратного: что кто-то правда думает, что Джаред и Жен...

Видит Бог, Дженсен никогда не считал молчание враньем. Ха-ха три раза. Просто как обычно в таких случаях говорят? «Я устал врать близким, да и вообще людям». Молчание не равно вранье. Ни в коем случае. И уж тем более в условиях современного мира, который готов порвать тебя на клочки.

Ну вот, пафос попер. До чего доводит сидение на толчке перед зеркалом. Дженсен смеется и трет глаза: хорошо без линз все-таки живется.

- Эй, Дженсен, ты где? - кричит Джаред из коридора. Клац-клац - когти Сэди по паркету.

- Тут! Идем гулять, - кричит Дженсен.

Джаред ждет под дверью. Сэди обнюхивает с деловым видом стенку в коридоре. Дженсену сразу легчает, как будто и не было никакой мыслительной дилеммы. Джаред в любимой толстовке и шортах до колена, вертит в руках дженсенову бейсболку. Улыбается.

- Ты, Дженсен, с жиру бесишься, - говорит Данниль решительно. Наверное, она права. Сначала казалось, что Джареда получить невозможно, и вот он, тут, в коридоре, улыбается, ждет собаку выгуливать вместе - кстати, надо позвонить Сандре, спросить, как там Харли; что дальше в мечтах? Сняться в «Бэтмене» в роли Бэтмена?

Данниль не это имеет в виду, но это не важно. У Дженсена тоже мир перевернулся в какой-то момент. Акценты все перехерачило. И теперь снова начало перехерачивать.

- -

Сначала он думал, что это с переездом началось. Стресс был нехилый, Джареда пиздец как колбасило, Дженсену передавалось - половым путем, не иначе, - и никак вдохнуть не получалось заново. Но вообще оно раньше зародилось. То ли после интервью какого, то ли когда Джаред начал про Женевьев трепать со сцены. Половину, причем, выдумывал. Они с Джаредом всегда старались не забывать про личное пространство, по-взрослому решили, как только все завертелось: типа, теперь статус другой, претензий больше, можем быстрей друг друга заебать, так что давай фильтровать время, что ли. Всегда работало. Но когда Дженсен узнавал, что Джаред ходил ужинать с ней, когда они стояли перед тысячей фанатов - вот это была та еще хохма.

Потом Джаред говорил: ну как же, не мог же я сказать, что это я с тобой там ужинал. Дженсен даже с трудом помнил, что они ходили в какой-то там ресторан два месяца назад - просто после работы жрать хотелось зверски, остановили машину у первой попавшейся забегаловки. А теперь название этой забегаловки войдет в историю четы Падалеки.

Дженсен как раз напивался в преддверии операции, когда Джаред подписывал контракт. Тогда и поссорились впервые крупно. Дженсен-то со своим контрактом расправился за одни выходные - с Данниль обговорили все быстро, по-деловому, как взрослые люди. А Джаред все еще утверждал, что не наебал сам себя, пытаясь наебать мир. Чуть ли не год потом Дженсен его попрекал, а Джареда раздувало на стероидах, отходняк был едва не перманентный со смеси таблеток и алкоголя, ревел - чертова гигантская баба, - матерился и в конце каждого спора реабилитировался: нагибал, где бы ни находились. Жесткие были несколько месяцев, болезненно-охуенные. Каждый день - как новый раунд. И страшно, и не идти нельзя: Дженсен чувствовал, что нарывается зазря, что потерять может в любую секунду, боялся хуже смерти - и все равно нарывался, подначивал, наезжал. Ночевали несколько раз в отеле, пока квартиру ремонтировали: расходились после секса на разные кровати, хорошо хоть не в разные номера; но Дженсен каждый раз не выдерживал, забирался к Джареду под бок, и едва сам не скатывался в истерику, когда Джаред начинал шептать сопли охрипшим голосом на ухо. На следующий день Падалеки летел к своей будущей миссис в Сан-Фран и нюхал с ней, с ее девчонкой, сестрой и братцем-извращенцем, а как шибало по шарам - из вредности звонил маме, говорил, как сильно любит свою невесту. Вырос мальчик, чего там.

Дженсен просто понял в какой-то момент, что вот эти наезды Джареда держат. Держат по-странному, заставляют чувствовать себя нужным, женатым в простом, банальном, ожидаемом смысле. Джаред, хотя врун порядочный, терпеть не мог, когда что-то происходило без последствий. Остаточное от пресловутого южного воспитания, что ли? Женился - судьба, значит, мириться с постоянными подначками капризной бабы. Штампик получил в паспорт, а супругу не получил - вот как такое? Не был бы Дженсен сукой в тот период, не притворялся бы истеричкой - Джаред бы окончательно превратился в нарика. У Сарочки Кортез хорошие связи были по части порошочков.

Все это игра была, без правил и оговорок: Дженсен угрожал, но никогда не выполнял угрозу. Не подавал, грубо говоря, на развод, не предлагал делить имущество. И знал, точно знал, что Джаред не перегнет палку, не передознется, потому что если всерьез ему запретить - свалит в мгновение ока, улетит, птенец долбанный. Куда только? К жене настоящей? Ха-ха три раза.

Быстро все получилось как-то. Запутались, наверное, оба - Дженсен теперь понимает, что вины его в этом не было как таковой. Такой вот он, Первый Раз - а следующего не будет, так что даже опыт спустить некуда.

- -

Первый раз в новой квартире специально зашли с разных входов, встретились посередине.

- Ну, чего? Обновим?

- Устал я.

- Обновим.

Валялись на ковре часа полтора, ковер был круглый, Дженсен смеялся: типа, я - часовая стрелка, ты - минутная. Ободрали себе жопы докрасна, свалили кофейный столик. Первого марта Джаред поклялся слезть со стероидов. Дженсен только пожал плечами: да какая разница, я уже намацался твоих долбанных бицепсов, теперь любить любым буду, хоть анорексичкой. Я ж не мама тебе, чтобы запрещать. Джаред засмеялся и раздвинул ноги.

Мама. Мама - ладно еще. Вот Джеральда Падалеки Дженсен боялся, как огня. Чувствовал себя каждый раз бойфрендом из колледжа, которого школьница приводит с собой на выпускной, а заодно - к родителям на ужин. Не знал бы, что Джареду такое даже в голову не придет, решил бы, что такой вот у полоумка план хитрый: через Кортез подвести родителей к осознанию, что Дженсен круче, хоть и мужик. На самом деле план был не менее хитрый: отмазаться от всех визитов в Сан-Антонио. Никак «больной, при смерти находящийся» отец Падалеки не мог простить Джареду разрыва со святой МакКой: там уже пять детишек было запланировано, имена подобраны первые, вторые и третьи. А Женевьев Джареду правда нравилась, тут уж Дженсен даже не хотел пытаться его понять. Решил: пусть тусует с лесбиянками по музеям, ему-то что. Ебаться не будут. В этом плане у Дженсена комплексов не было. А даже если и были бы - девчонка Женевьев, кажется, единоборствами какими-то занималась в ранней юности, до того, как начала сумками торговать. Весело было бы, если бы Джаред из Вегаса вернулся как-нибудь с расквашенным носом.

Если бы не кока.

Дженсен даже не знал, что делать: сам-то не был невинной овечкой, в первые пару лет свободы чего только не совал в рот (да и в нос, чего уж там).

- Ты, сука, вообще как будто срать хотел, где я и с кем я, - сказал ему Джаред в один из редких субботних вечеров наедине - только-только вернулся в Ванкувер, только-только надрочился на Дженсена за камерой, расслабился. И не наехал ведь, а так - задумчиво заметил. Даже не грустно: по трезваку говорили, сидели перед телеком, жрали остывшую пиццу.

- Ты со мной, - сказал Дженсен.

- С тобой, - вздохнул Джаред. - Куда денусь теперь от тебя?

- Жалеешь? Пизды захотелось?

Вот откуда оно взялось по трезваку? Хотя что за вопрос. Соскучился Дженсен зверски, вот и взялось.

Джаред расплылся в довольной улыбке.

- Давай так почаще. Я ж гигантская телка, мне надо иногда.

Дженсен в первые выходные после переезда к Джареду, еще тогда, летом две тысячи восьмого - блядь, какое же охуенное было время, как на облаке летали оба! - намудохался так, что даже Данниль на него наутро смотрела, как на пришельца с Альфа Центавры. На самом деле его почти не проняло: с травы таких глюков не бывает, это все в башке, просто нарисовалось незамутненно ярко. Дженсен каждую ебаную секунду своего существования хотел Джареда. Все, точка. И выгорел бы, наверное, если бы хотел только в койку завалить: желание разные формы приобретало. Сначала хотелось его переделать, перегнуть хорошего мальчика под законы джунглей (пусть Северный Голливуд посвободнее южного, но не настолько, как всем кажется). Потом просто занять место в его жизни нужно было. Место центральное, самое важное, важнее папы, мамы, собак и Сэнди. Тупой каприз, тупое собственничество - и во что вылилось. Добился своего, да? Добился. А легче как-то не стало. И понял, что попал в собственную же ловушку, затянул его хороший мальчик, как болото: не выбраться. Вот тогда, под косячком, представил: внутри, в груди где-то, видимо - пузырь, огромный такой, мутный пузырь. Наполненный до краев вязкой, мерзкой ревностью. Желто-зеленой, что ли. Типа такого. Приходилось все дыры в теле закрывать, затыкать намертво, чтобы слизь эта не вырывалась наружу. Привык уже затыкать, довел до совершенства такую вот стерилизацию. Катетеризацию. Кастрацию. Гы-ха-ха, трава правда хорошо вдарила: ревность на карантине. Не выпускать, ни секунды - не то весь пузырь вытечет, и все, не будет Джареда, потонет в зловонном гное.

- Ты мне имя скажи, а я тебе скажу, срать мне, что ты с ним время проводишь, или не срать. - И подумал: заржешь - уебу.

Джаред задумался надолго. Потом похлопал по коленке: Дженсен сполз с дивана, втиснулся привычно между ног, уткнулся носом в волосатое бедро. Это Падалеки правильно рассудил: ему сейчас стопудово лучше сосать, чем говорить.

- Я, кажется, догадался.

Остались у них еще Первые Разы, значит, - убедился в этот момент Дженсен: признаваться в любви минетом... Такого в его - их - практике не случалось.

И все бы здорово, но ебучее желание всем рассказать нудело хуже прежнего.

- Я опять нюхал с Жен, Блум и Джонни, - признался Джаред на выдохе, спуская каплю Дженсену на язык. Дженсен набрал в рот побольше, встал и выплюнул прямо в лицо.

- На это мне не срать.

- Я вижу. - Не стал вытираться, сидел просто, опустив голову.

- Нахуя, дите ты ебучее?

- Скучно с ними, Дженсен. Не всегда, но почти, блядь, всегда. Я звонил, хотел пораньше съебаться, а ты занят был. Ну и мне надо было же отбыть с ними, понимаешь? Папе все докладывают.

Ах ты ж. Папе докладывают, точно. Дженсен ошалел, когда узнал. И. Может, вот оно? Тот самый момент, когда..? А, блядь, нет. Уже было. Значит, раньше когда-то...

Но факт: после этого разговора лучше стало. После этого Дженсен стал четко отмерять, чтобы ни минуты не задерживаться, чтобы всегда быть дома, когда Джаред возвращается. Стал, как примерная женушка, присылать смс: «Доехал, в порядке. Люблю». И стало как раньше. Как в те первые полгода, что Дженсен напивался сам и наливал Джареду только затем, чтобы позволить себе сказать одну сотую того, что говорил теперь по трезваку. Апгрейд. Не прошло и...

- -

Пройдет годиков двадцать, вспомнят еще со смехом, как копили конвенциями на ранчо в Оклахоме.

Ранчо в Оклахоме - это такая шутка, которую бесконечно можно рассказывать. Все равно, что... Как эти чуваки с сообщества когда-то верили, что у них с Джаредом где-то на полпути к Вистлеру припрятан деревянный домик.

Дженсен представляет себе этот домик в деталях: что-то вроде убежища Джеффа, то есть, простите, Джона Винчестера - наскоро собранные умелыми руками декорации, кругом соль, индийские порошки и арсенал в подвале. Только у них вместо арсенала залежи текилы и травы. А вместо тренажерки - сарай с дровами.

Надо предложить Джареду купить дом на полпути к Вистлеру, думает Дженсен; еще одно дебильное решение в череде решений о недвижимости. Может, удастся стрясти средства на хижину со студийников? Чем черт не шутит. Клифа попросить составить впечатляющий отчет о том, как несчастных актеров притесняют бешеные фанаты - и дача, считай, в кармане. Только накладочка может выйти: сочтет руководство, что недозвездная голубая парочка дороговато обходится, и никакого седьмого сезона, хрен с ними, с рейтингами. Которые и так посасывают у соседских вампиров потихоньку, между прочим.

Дженсен тычет в экран телефона, залогинивается в почту и пробегает глазами очередную ветвь сообщений: ла-ла-ла, Эльта - сука, Женевьев - уродка, а Джей...

Дженсен смеется и смотрит через головы оператора, дублеров и постановщиков на джаредовский затылок: опять ему досталось за обросшие волосы. Джаред оглядывается: мол, чего? Дженсен фыркает и отмахивается: играй, ребенок, пока играется. Джаред пожимает плечами и утыкается носом в собственный мобильный.

Джаред думает, что Дженсен рубится в примитивную онлайн-стрелялку, на которую подсел недавно. А Дженсен подсел, конечно, но на кое-что другое.

Он помнит очень смутно, когда впервые зашел на этот чертов форум. То ли уже после контрактов, то ли до. Или это было другое сообщество? Дженсену тогда было плевать, по большей части, потому что прикрытие для семейнозависимой дылды уже было готово, а психованными фанатами их сериал давно славился: для руководства пара тысяч - не угроза. Словом, сначала было даже не любопытно: это Клиф настоял. Сказал: взгляните, парни, какой ужас творится. Посмеялись, пожали плечами и забыли. Ненадолго.

- Мой папа сидит в интернете, - просто сказал Джаред. - Давайте, может, как-нибудь что-нибудь сделаем с этим?

Папа.

Дженсен понимает Джареда. Он бы для мамы, наверное, тоже вывернулся наизнанку. Хотя у них все было наоборот всегда: Джаред - маменькин сынок, Дженсен - папенькин. Тупо по объему влияния. Но при этом Дженсен старался сгладить картину для мамы, потому что не поймет, а Джаред точно так же - для папы. Больного папы.

Дженсен не предполагал, что когда-нибудь сможет ненавидеть такого простого, добродушного, спокойного человека, как Клиф Костерман, и что предпочтет общаться в свободные минуты на площадке с анонимами в интернете, чем с кем-то, кто стал ему за три года почти как дядя.

Он иногда думает, что на ровном месте ничего не бывает, какова причина, таково и следствие: не были бы их фанаты настолько крэйзанутыми, если бы не было этого безумия в них самих. Люди чувствуют, очень много чувствуют, даже когда не понимают мозгами: тетя, кажется, в детстве сказку такую рассказывала. Или уже позже, когда вырос племянник из сказок, учила жизни без лишней морали, тихо...

- Тихо, Джаред, спокойно, спокойно.

Когда Джаред узнал, что Клиф болен раком, он преобразился на глазах. С этого вся эпопея с Клифом-личным-телохранителем и началась. Если до этого Дженсен считался больше другом Клифа, когда как Джаред - больше коллегой, теперь все поменялось, перевернулось на сто восемьдесят градусов.

- Джаред, это не твой отец, - Дженсен все еще не мог тогда свыкнуться с новой ролью - ролью поддерживающего, внимательного бойфренда. Не думал, что когда-либо будет способен стать таким. Что ж, еще один Первый Раз в копилку. - Джаред, с ним все в порядке. Он не умирает.

- Джаред, со мной правда все в порядке, - ухмылялся Клиф, поправляя шапку. - Я уже отлечился. В летний хиатус последний курс, и буду совсем в норме.

Джареда все равно трясло. Почти как после Кима. Он считал, что вокруг него все обречены умереть от рака. Отец, Клиф, Харли. Именно тогда - именно когда умер Ким - Дженсен и узнал про Джеральда.

Дженсен знает, что нужно держать Джареда еще крепче, чем прежде, и боится, что у него не получается. Джаред впервые говорит ему то, о чем Дженсен и так догадался:

- Дженсен, я уже разбил ему сердце, когда мы с Сэнди расстались, но врачи, они... Понимаешь, иногда мне хочется, чтобы он побыстрее умер. Понимаешь, Дженсен?.. Нет. Ты не понимаешь... Я ненавижу врачей, ненавижу себя за то, что я...

Черт, все это - настолько Джаред, что можно книгу писать. Дженсен хочет думать о смерти, о неизбежности, о вечном, а вместо этого думает, что никогда не встречал настолько яркого персонажа, как Джаред. Настолько притягательного. Все его глюки, амбиции, ошибки и победы складываются в идеальную картинку, настолько идеальную, что Дженсену порой кажется, что он Джареда выдумал. Написал его, как лирического героя одной из песенок для альбома Карлсона - дурацких реднекских песенок, которые хороши для маленьких деревянных клубов Техаса и Луизианы.

- Лучше бы ты женился на Сандре, - говорит он Джареду, стараясь вывести его из себя. Это не лучший подход, но тут шесть одного, полдюжины другого - эгоистичное желание разозлить, потому что ему нравится видеть Джареда бешеным, психованным, вкупе с расчетом вытрясти его из омута самобичевания.

- Лучше бы, - соглашается Джаред, доливая себе вина. Потом отставляет бокал, кривит губы и лезет в бар за бутылкой текилы.

- Дальше.

Джаред говорит дальше, говорит красиво, быстро - Дженсен любит, так сильно любит, когда он говорит, может впасть в транс и часами слушать - говорит о том, что ненавидит отца за болезнь, за то, что эта болезнь делает всех вокруг отца его рабами, и врачи... Суки-врачи, которые не могут сказать, сколько ему осталось и осталось ли вообще сколько-то, подействует ли химиотерапия, и насколько Джаред будет жалеть о том, что хочет быть свободным, если она не подействует.

- Я люблю отца, - говорит он резко. - Но разве я не могу при этом быть, ну. Собой. А, Дженсен? Почему так? Почему я должен любить его только потому, что он болен и может умереть в любой момент?

Дженсен ловит кайф от этого взгляда и тона - как будто Дженсен, что бы он сейчас ни сказал, будет прав, как будто у него есть все ответы на все вопросы вселенной, и Джаред хочет их услышать прямо сейчас, ему нужно их услышать, чтобы успокоиться, расслабиться, отсосать Дженсену, в конце концов...

Когда Джаред засыпает, Дженсен пишет очередную серенаду в телефон и сохраняет в заметки под неприметным названием «65».

- -

Дженсену не потребовалось много времени, чтобы определиться с персонажем. Он записывал все в те же заметки: около тридцати, Сан-Франциско, гей-активист, держит как минимум трех собак и выводок подружек. Играет на гитаре.

По совету айтишника с площадки он забил в телефон адреса серверов, с которых удобно отправлять сообщения; он достаточно долго к этому шел: с персонажем давно определился, а вот чтобы начать, надо было влить в себя много-много алкоголя. Нужен был алкоголь... И повод.

Он несколько раз собирался встрять в дискуссию, гипнотизировал взглядом смешную рыжую иконку и слово «gossip», но каждый раз обламывался, останавливался, хотя уже успевал набрать ответ; он изучал оппонентов, как изучал сценарии, и даже успел поднабраться слэнга - Мак в очередном письме его знатно простебала.

- Что ты делаешь? - Джаред привычно сел сзади, поцеловал в затылок. Дженсен успел свернуть окно с десятым недописанным комментарием.

Наверное, Дженсен мог бы сказать, что у них начался очередной (второй? Третий?) медовый месяц, несмотря на мощный уровень ереси, который в последние полгода поднялся вокруг них не без помощи «бедного больного Клифа». К которому Джаред испытывал ужасную слабость с тех самых пор, как узнал... Все было как по учебнику: Джаред компенсировал недостаток любви к отцу через человека, который успел стать им максимум приятелем. Дженсену в основном было положить, как со временем стало положить на подружек-лесбиянок, но иногда бесило просто до ужаса.

После того, как Джаред постепенно перестал злоупотреблять стероидами и в очередной раз признался Дженсену, что больше ничего от этой жизни не хочет, кроме тихой, спокойной жизни с ним - с любимым, черт, мужчиной - Дженсену стало будто бы хуже. Вирус прочно влился в кровь. Он так долго боялся, что отец, амбиции, а потом, воможно, ненависть к системе в целом уведут у него Джареда - и вот все стало так хорошо и спокойно.

В любом случае, страх Джареда быть разоблаченным лишал Дженсена всяческих шансов на возможный в скором времени камин-аут - а он на данном этапе даже готов был бы разорвать контракт с Данниль, и плевать, что она обидится навеки, что другую такую не найдет потом, - и поговорить все еще было не с кем. Категорически не с кем.

Окей, он пробовал поговорить с Женевьев. Семейная чета наконец перестала нюхать: как оказалось, прелестная Блум взяла подружку за шкирку и запретила ей даже прикасаться к сестринским порошкам. И с Женевьев стало общаться гораздо проще. Спокойнее. Дженсен даже перестал злиться на неловкие публичные поцелуи: понимал, что Джаред хорошо врет только лицом, и то лишь когда играет в шахматы или в покер, а тело его уже настолько отвыкло от хрупких женских объятий, что переучить невозможно. У Женевьев и то лучше получалось скрывать неприязнь к тяжелому мужскому запаху, от которого у Дженсена до сих пор подворачивались пальцы.

Господи, Джаред. Его собственный, его личный, его, его и больше ничей: нужно было рассказать всему миру, Женевьев не хватало для разговоров, да и не понимает она, каково это - настолько сильно любить, черт. Дженсена эта мысль вымораживала. Сам факт, что он это подумал, его вымораживал. К счастью, быстро дошло, что в нем проснулся тинейджер, который в детстве не наигрался, не отрепетировал, не прошел стадию максимализма, когда каждая мелкая эмоция раздувалась до «навсегда», не прочувствовал всю эту хуету раньше, все сохранил для Джареда, как какая-нибудь целка-монашка из восемнадцатого века, ну и...

- Тише, Дженсен, спокойней, - тетя хлопала его по плечу. - Вы чего так надрались, молодой человек? Сколько вам лет?

Тетя. Да. Все это можно было высказать тете, но Дженсен не стал. Он теперь знал, что лучше всего это дело вываливать анонимно в интернете.

А врать там получалось тоже неплохо. И уровень драматизма там был хороший. Дженсен думал, что, наверное, это может быть возрастное: вот брат, напимер, даже не скрывал, что подсел на дневное мыло. Так сопереживал всем этим любовным линиям - уржаться. Сказал, что особенно это проявлялось, когда Элли была беременна во второй раз: сидели всей семьей перед телеком и страдали вместе с какой-нибудь Лаурой и доном Педро.

Дженсен не страдал, не рыдал. Дженсен пользовался отсутствием Джареда дома и читал новости в сети, и тут...

Триггером послужили эти чертовы самоубийства подростков-геев. Дженсен говорил с тетей о них, но говорил недолго: он ведь так и не научился чувствовать себя частью сообщества. Ну и хорошо, что так, а то ненавидел бы себя за привычно слетающие с языка гомофобские шутки.

- Сложно быть реднеком-геем, - говорил он с усмешкой, когда у Джареда был особенно острый момент самореализации. - Но так получилось. И вообще, мы - как ниггеры: нам можно называть друг друга пидорами, а натуралам - нельзя.

Самое забавное, что Джаред стал идентифицировать себя как гея даже не в тот период, когда они с Дженсеном съехались, не когда тренировал на нем позы из порнушки, а позже, когда стал часто тусовать с лесбиянками то в Вегасе, то в ЛА, то в Сан-Фран.

Не суть.

Джаред-то хорошо держал оборону - и для себя, и для жены, и для отца, и для карьеры. А у Дженсена все еще зудел в груди и в затылке этот дебильный вирус.

- -

Осознание - исцеление - приходит так же неожиданно, как началась когда-то болезнь.

- Что ты делаешь, Дженсен? - Джаред садится сзади, целует в затылок. Джаред любит подбираться тихо, незаметно, что всегда разнится с его тушей, со всем, что о нем думают люди, и стискивать со всех сторон в горячие объятия. Джаред ходит без обуви всегда, когда подворачивается возможность, иногда даже по асфальту и по земле, когда снимают на локации. Джаред любит, когда Дженсен подтягивает его ноги к себе на плечи, потому что ему кажется, что все в мире, и особенно Дженсен, должны кончать с его ног.

Дженсен на полном серьезе подумывает написать книгу. Он счастлив так, что хочется рассказать об этом всему миру.

Как? Каким образом из отвратительного, поганого ощущения, приправленного ненавистью к фанатам, женщинам, родителям Джареда, а впоследствии - даже к Клифу, могло вырасти это? Это... Значит ли, что он наконец успокоился, что кризис преодолен? Что мелкие ссоры, склоки, недомолвки и раздражители отступили на второй план, и Дженсен наконец-то смог вдохнуть полной грудью хотя бы сам с собой?

- Сижу в интернете, - говорит Дженсен.

Он только что написал в сообщество очередное язвительное замечание о том, что некоторым не помешало бы расширить свои представления об ориентациях. Он все еще подумывает начать книгу: на следующий день Джареду нужно на площадку рано, а у него свободные полдня оказались, заняться все равно нечем. Вот был бы смех...

- Отсоси мне? Уснуть не могу.

Дженсен инстинктивно облизывается и закрывает ноутбук. Ух, назавтра после его сообщения взорвется все сообщество. Кто-то - большинство - снова обзовет его троллем, кто-то - меньшинство - задаст вопросы, примерно полпроцента сделает правильные выводы.

- Сейчас.

Джаред, довольный, целует его еще раз и идет в душ. Дженсен посылает Данниль смс: «Ничего, если я тебя в интернете опущу немного? Анонимно. Мне надо поддерживать образ». Данниль отвечает сонное: «Что угодно, детка, только не упоминай мои сиськи».

Дженсен улыбается, снова открывает ноутбук, быстро набирает сообщение и вылогинивается из почты. Он тремя тредами назад пафосно сообщил, что покидает сообщество, но очень уж захотелось оставить за собой последнее слово. У него всегда были проблемы с умением вовремя заткнуться, если спор в самом разгаре - Джареда это иногда раздражает, иногда восхищает.

Джаред. Они тут недавно пришли к выводу, что он - Джаред. Есть над чем подумать: Дженсену временами кажется, что они видят больше, чем любой отдельно взятый психотерапевт. Хотя женское восприятие накладывается неизбежно, и его не может не бесить, что Джареда так сильно критикуют - едва ли не хуже, чем ненавидимую всем интернетом миссис Падалеки. И он с трудом удерживается от нелестных замечаний в адрес этих самых критиков. Но все-таки удерживается: тетя хорошо его воспитала. А что его перестало тошнить от свор и склок... Клиф, наверное, все-таки прав: когда ввязываешься в это с головой, многое начинаешь воспринимать как должное, многое отскакивает, как теннисный мячик от стенки. Уровень пофигизма повышается многократно, а пофигизма Дженсену и так не занимать.

Он идет к Джареду в душ, по пути скидывая трусы и футболку. У него есть то, что этим фанаткам и не снилось.

После Джаред лениво вылизывает его живот, целует запястья - привычные горячие прикосновения. Общение с этими странными, малек двинутыми людьми оказывает успокаивающий эффект - не такой, как руки Гиганта, но все равно - странно-успокаивающий. С ними не нужно фильтровать базар. А даже с Джаредом - из-за новообретенной позиции любящего, понимающего бойфренда - Дженсен выработал дурную привычку следить за языком иногда.

Дженсен не отрывался так никогда, наверное, в своей жизни: говорить то, что думает, перемежая правду с аккуратным вымыслом; отыгрыш самого себя и выдуманного друга из зеркала...

- Ты где? - спрашивает Джаред и тычет пальцем ему в висок. - Мне надо спать, эх.

Дженсен притягивает его к себе ближе. Ему тепло. Тепло, спокойно и уютно. Так хорошо, что новый виток разъездов, интервью и отчетов Клифа о том, какое говно дженсеновы соседи по интернету в очередной раз на них вылили, его не парит.

- Спи, Джей.

Джаред улыбается совсем по-детски и сворачивается на боку, укладывается щекой у Дженсена на груди. Дженсен обожает его таким: его сильный, тяжелый, великолепный мужчина, концентрат власти, доверчиво тычется носом в плечо и ищет комфорта. Дженсен гладит его по мокрым волосам, нюхает макушку, начинает довольно мурлыкать себе под нос четверостишие, что вбил с вечера в мозг и в мобильный.

- Меня бесит, - говорит Джаред тихо, - меня бесит, что мы не можем никому рассказать.

Это настолько неожиданный повторот, что Дженсен резко замолкает. Это совсем не то, чему он учил Джареда. Это далеко от всего, что Джаред говорит обычно, и особенно далеко от постепенно сшедших на нет истерик с усталости, алкоголя и звонков домой.

Дженсен не знает, его это влияние или чертовых лесбиянок, и на секунду ощущение уюта снова сменяется пузыристым гневом. Он ведь недооценивает Джареда иногда: Джаред запросто мог бы считать его настроение, впитать в себя и выдать вслух то, о чем Дженсен так старательно молчал, стиснув зубы.

- Джей?

- Просто иногда ощущение, что мы под ебаным дамокловым мечом, - все так же нетипично спокойно говорит Джаред, - хотя с чего бы? Мы все тылы прикрыли. Мы, черт, женились, Дженсен. А все равно ощущение, что нас вот-вот выведут на чистую воду. Серьезно, с чего бы?

Дженсен предполагает, что это может быть вина Клифа, но старательно молчит. Было бы странно сейчас заставлять добродушного охранника менять политику, странно объяснять Джареду, что все обстоит немного не так, как ему кажется. Чертова роль заботливого бойфренда!

- И, знаешь, это бесит, - продолжает Джаред, - бесит, что твои дружки нас периодически подъебывают, что моим друзьям - настоящим друзьям - я вообще не могу рассказать: до родаков долетит, что этот чертов интернет - а мои родители, ну, папа, они там сидят, и... А, черт, эти пацаны, Дженсен. Которые не нашли ничего лучше, чем покончить с собой. Я начинаю себя еще сильней ненавидеть за то, что мы - мы, блядь, такие же геи, как они, как все - ничего не...

О, черт, у Джареда обострение глобального мышления. Нехороший признак по всем статьям... Был бы, если бы Дженсена не начало колотить от неожиданного осознания: до Джареда дошло то же, что до него самого. Они пришли к этому разными путями, но пришли, и, блядь.

- Ты не гей, ты дженсеносексуал, - поправляет он с улыбкой.

Джаред дергает губами, усмехается и кивает легонько. А, черт, как бы так сказать ему, чтобы избежать очередного сопливого признания - Дженсен все-таки страсть как не любит это дело, в этом он даже после стольких лет не стал отличаться от Дина, мать его, Винчестера.

- Мы продолжаем, пока нужно, Джаред, - говорит он. - А там посмотрим. У тебя пока Джон Ву, отец жив и более-менее здоров. Химия вроде действует. Продолжаем, как живется.

- Но бесит же, - жалобно говорит Джаред.

- Бесит, - тихо признается Дженсен, хотя его в этот момент резко отпускает. Уже ничего не бесит. Вирус - опухоль, да простит его мистер Падалеки за это чертово мини-богохульство и мега-неуважение - вдруг перестает ощущаться, давить на затылок. Как будто рассосалась враз.

Дженсен знает, что это ненадолго, что он после секса расслабленный всюду, в мозгах тоже. Что скоро блядский Новый Год, который им, наверное, все-таки не удастся встретить вдвоем, как бы он ни надеялся, - и он снова начнет злиться, ревновать Джареда к лесбиянкам, хотеть убить тестя, который ни хрена не тесть, Клифа и добрую половину анонимов с сообщества, но...

- Джей, мы расскажем, - обещает он. - Кому-нибудь. Обязательно, я тебе клянусь. Тут просто нужна доза понимания, вот и все.

Вот это он круто сказал, а. Надо записать и подбросить Стиву.

- Доза... - Джареда наконец начинает клонить в сон. Отсос сработал.

- Спи.

Дженсен снова принимается мычать привязчивый кантри-мотивчик. Джаред - тяжелый, любимый, придурочный ребенок, который так всего боится, который может выдержать все на свете, начиная с Дженсена Эклза, его собственный, полностью его Джаред - засыпает.

Дженсен думает, что было бы очень весело начать вдруг постить в сообщество вдвоем с одного логина. Джаред наверняка легко сможет скопировать его стиль.

@темы: j2фики

---

спасибо Вонг!!!очень понравилось....и вообще у нее все просто шикарно написано!!!

07.07.2010 в 20:06

Пишет  Вонг:

"Играть по правилам"
Уже раз -дцать я думала, сколько можно писать гомоеблю, хочется уже чего-то сюжетного, но вот блин с сюжетами глухо, а гомоебля пишется и все. В этот раз меня вынесло картинкой и я, пришибленная визуально, просто не могла не.

Название: Играть по правилам
Бета:  evenover
Пейринг: Сэм/Дин
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Размер: мини
Таймлайн: где-то 2й сезон
Предупреждение: Внимательно смотрите на пейринг и жанр, пвп в этот раз совсем пвп
Примечание: написано в связи полным выносом мозга (открывать осторожно, сэмодиновская нца!) этой картинкой.
Спасибо Slytherin bastard за пинок в нужном направлении)


– Куда ты? – вскидывается Сэм и прикусывает язык: черт, нельзя было так явно показывать эмоции. Реакция Дина не заставляет себя ждать.

– После торжественного избавления мира от полдюжины вампиров я считаю, что заслуживаю немного отдыха, – криво ухмыляется он. – Чего и тебе желаю.

Никаких разумных доводов, чтобы остановить Дина в голову Сэма не приходит. Это табу: стоит только заикнуться на тему секса вне постели, как Дин срочно обсыплет себя солью, закует в железо, а Сэму присвоится статус злейшего демона. А внятных причин не давать Дину отрываться, как он пожелает, у Сэма на самом деле нет, и права такого нет тем более.

Есть только желание – жгучее, терпкое, прошивающее насквозь и непонятно, от него или все еще от адреналина так дрожат руки. Сэм тоже хочет расслабиться, еще с предыдущей охоты, а, может, и раньше, и Дин прекрасно знает как, но его броню каждый раз приходится пробивать по новой. Каждый чертов раз, отчего Сэма накрывает, и он днями не может думать ни о чем другом, не может сосредоточиться и зависает, глядя в никуда поверх экрана ноутбука. Нет, Дин не ломается как девчонка, не кокетничает, упаси боже, он... Просто делает вид, что ничего не происходит. Игнорирует бешеные взгляды Сэма, не замечает, как тот поминутно вытирает вспотевшие ладони о джинсы, а когда Сэм в открытую пытается перегородить дорогу – просто отодвигает его с пути.

– Пойдешь со мной? – подмигивает Дин, и Сэм раньше, чем успевает подумать, отвечает по привычке:

– Нет, – и жалеет об этом в ту же секунду.

Дин с притворным сожалением цокает языком, уходит, и Сэму кажется, что он сейчас просто взорвется. Член ноет от возбуждения, перед глазами наяву проносится все, что он хочет сделать с Дином в отместку за нежелание помочь, поддаться, хоть раз нарушить эти треклятые правила игры. Некоторое время Сэм кружит по комнате, нервно касаясь пальцами попадающихся на пути предметов, и только больше распаляя себя фантазией. Он уже готов плюнуть на все и пойти в душ помочь сам себе, но внезапно внутри пробуждается какой-то злой азарт. Не-ет, так просто он не сдастся.

На телефон Дин не отвечает – может, забыл в машине, но скорее он просто занят. От мысли, чем он может быть занят, у Сэма начинает шуметь в ушах. Он ловит такси и сует таксисту сразу пятьдесят баксов, тот наверняка обалдевает от большой по здешним меркам суммы, но зато беспрекословно подчиняется отрывистым приказам и ждет, пока Сэм проверяет очередное заведение.

Как никогда Сэм рад тому, что это очередной захолустный городок – занеси их в какой-нибудь Лас-Вегас, искать Дина было бы все равно, что иголку в стогу сена. Но в Лэндере всего один развлекательный центр, да и тот больше дюжины пабов не насчитывает.

Сэму везет вдвойне: Дин обнаруживается в третьем по счету заведении. В зале не так много людей и Сэм мгновенно выхватывает брата взглядом: в руке у него полупустой стакан, скорее всего с виски, рядом – кокетливо улыбающаяся из-под светлой челки девушка. Словно почувствовав присутствие брата, Дин безошибочно оборачивается в его сторону, и взгляд у него такой, что Сэму кажется, по телу проходит разряд тока.

Дин наклоняется к собеседнице так близко, что прядь ее волос задевает его щеку и что-то тихо шепчет на ухо. Сэм стоит довольно далеко, но зрение словно обострилось в несколько раз, и он выхватывает малейшие движения: как девушка ежится от теплого дыхания и смеется, как рука Дина небрежно касается ее талии и соскальзывает чуть ниже, прежде чем он наконец отрывает свою задницу от стула и направляется в сторону брата.

– Все-таки пришел, – констатирует факт Дин, усмешка, кажется, уже прилипла намертво к его лицу. Сэму хочется стереть ее – пальцами, губами, языком. – Долго искал?

– Нет, – хрипло говорит Сэм и, решительно повернувшись к Дину спиной, бросает через плечо: – Пойдем.

Он знает, что это сработает. Просить по-хорошему не помогает, зато нарочитое пренебрежение работает исправно. Сэм не любит так, это не его способ достижения цели, но черт бы побрал Дина, с которым вообще невозможно договориться по-человечески!

– Куда? – голос Дина звучит недовольно, но он, как Сэм и предполагал, послушно следует за ним. Только ответа у Сэма нет. И сил терпеть дальше – тоже.

Выйдя из паба, он сразу сворачивает в ближайший переулок. Стоит Дину только отойти вслед за ним с освещенной части улицы, как Сэм мгновенно скручивает ему руки, толкает к стенке, прижимает всем телом. Хорошо теперь, когда есть преимущество в росте, хотя если бы Дин вздумал сопротивляться по-настоящему, вряд ли Сэм смог бы его одолеть.

Но Сэм легко удерживает Дина, легко просовывает колено между его бедер, с нажимом проезжаясь по промежности, несмотря на якобы возмущенное «Какого...» – договорить Дин не успевает, потому что Сэм наклоняется и кусает его нижнюю губу. Дурея от ощущения горячего, желанного тела, Сэм двигает тазом вверх-вниз, трется, чувствуя, как твердеет член Дина, и одновременно целует, мокро, грубо и жестко, давая понять, что путей к отступлению у Дина нет.

Он совсем забывает, где они находятся и что в любой момент их могут увидеть, и чей-то удивленно-злобный возглас отрезвляет в момент. Сэм перестает терзать губы Дина, запускает руку в задний карман его джинсов и вытягивает оттуда ключи от машины. Нажав на кнопку, он направляется туда, откуда послышалось тихое пиканье.

Дин сзади молчит и тяжело дышит, Сэм, не нарушая тишины, садится на пассажирское сиденье и ждет, пока брат, упрямо сжав губы, заводит мотор. В этом тоже есть определенное удовольствие – видеть, как Дин борется сам с собой, не желая признавать свое поражение, но в то же время прекрасно понимая, что уже проиграл.

Сэм не смотрит на Дина, ему хватает знания, что тот рядом, тоже заведен и распален. И все-таки по дороге он не может отказать себе в удовольствии: кладет ладонь на ширинку брата и несильно сдавливает. Тот вздрагивает, дергает руль, и машина слегка виляет на абсолютно прямой дороге.

– Идиот, – шипит Дин, и Сэм не может сдержать улыбки. Дин может ругаться сколько влезет, это не отменит того, что произойдет... совсем-совсем скоро.

Зайдя в номер, Дин первым делом сбегает в душ, и Сэм едва не стонет от разочарования: он столько терпел, что каждая лишняя минута кажется пыткой. Но слава богу, Дин не заставляет себя долго ждать. Он выходит в одной футболке и расстегнутых джинсах, из которых виднеются обманчиво-невинные белые хлопковые трусы. Сэм, кажется, готов спустить только от мысли, что Дин согласен, что он тоже хочет. Теперь все можно.

– Что, – говорит он и, плюхнувшись на диван, немного съезжает по спинке, расставляет ноги. – Готовился для меня, да? – от собственного бесстыдства кружится голова.

– Иди нахуй, – отвечает Дин, глядя в упор, его зрачки расширены, отчего глаза кажутся темнее, чем обычно.

И вопреки своим словам подходит ближе, словно притягиваемый магнитом.

Он не сопротивляется, когда Сэм нетерпеливо стягивает с него джинсы вместе с трусами, опрокидывает на диван, нависает сверху. Дин подается навстречу, цепляется за плечи и Сэм знает, что еще чуть-чуть, еще совсем немного и Дин слетит с катушек, так, как Сэм хочет, так, как он любит. Сэм словно открывает замок за замком, чтобы в итоге получить безграничное доверие и оно – самый желанный, самый ценный приз.

Сэм проводит ладонями по груди брата: наверх, задирая футболку, и вниз. Останавливается на тазовых косточках и сильно сжимает пальцы. Темно-розовый напряженный член покачивается прямо у его губ – стоит чуть наклониться и можно коснуться головки языком. Дин явно на это надеется, потому что нетерпеливо подается вверх, но Сэм одергивает его, придавливая руками обратно, а затем тянет в сторону, заставляя перевернуться на живот. Дин подчиняется, недовольно рыкнув, но Сэм – вот уж честное слово – плевать хотел на это деланное недовольство.

Сэм медлит несколько секунд, разглядывая тело Дина, не только потому, что ему нравится то, что он видит, но и чтобы заставить брата нервничать от неопределенности. А затем небрежно проводит ребром ладони между ягодиц, раздвигает их и ныряет языком в сжатую темную серединку. Дин дергается, вырываясь, и Сэму приходится опять силой зафиксировать его бедра на месте.

– Шшш, – шепчет он и несильно кусает ягодицу, отчего Дин снова ерзает и напрягает мышцы, сжимаясь. – Я же все равно это сделаю.

Вряд ли Дина убеждают его слова, он все еще слабо порывается отстраниться, но Сэм свое обещание намерен выполнить. Он вылизывает Дина, откровенно, бесстыдно, до тех пор, пока тот не начинает хрипло дышать и толкаться бедрами в подушки дивана. Сэм не сдерживается – приподнявшись, напоследок сильно вжимается членом между ягодиц, а затем усаживается, и ждет, пока Дин, заволновавшись из-за отсутствия внимания, не сползает с дивана. Тогда он притягивает Дина к себе за футболку, заставляя наклониться вперед, а затем упереться Сэму в грудь обеими руками, чтобы не упасть. От него пахнет виски и немного бензином, и чем-то, что невозможно определить кроме как «запах Дина». Сэм прикрывает глаза, втягивая в себя воздух, запах растекается под кожей, обволакивает, проходится дразнящей щекоткой по нервам. В него хочется окунуться, погрузиться с головой, раствориться, хочется вставить Дину по самые яйца немедленно, и жадно разглядывать болезненную гримасу на его лице, которая исчезнет, как только боль сменится удовольствием и Дин начнет безрезультатно пытаться себя контролировать.

Сэм просовывает руку между их телами, расстегивает безумно мешающие джинсы, а затем кладет ладони на задницу Дина. Заставляет его встать так, чтобы было удобно, дразня, проезжаться членом между ягодиц, и Дин каждый раз подбирается, готовясь к вторжению, а затем разочарованно кривит губы, когда этого не происходит. Не удержавшись сам, Сэм настойчиво тыкается, но туго сжатые мышцы не пускают. Приходится обхватить Дина за бедра одной рукой – просто потому что Сэм не готов разорвать контакт хотя бы на секунду, и, рискуя его уронить, копаться в валяющейся рядом с диваном сумке, в которой смазка ждет своего часа уже черт знает сколько времени.

– Наклонись, – говорит Сэм и Дин беспрекословно ложится грудью на него, пряча лицо в сгибе шеи.

Скользкие пальцы мажут между ягодиц, а затем проникают внутрь, и Сэм не сдерживает тихого смешка, когда Дин сначала инстинктивно сжимается, а затем заставляет себя расслабиться и сам толкается навстречу.

– Терпи, – выдыхает он, и Дин кусает его в плечо, а затем Сэм слышит приглушенное, но отчетливое:

– Сэм, сейчас.

И сразу за ним, совсем с другой интонацией, просительное и на тон выше:

– Сэ-эм! Пожалуйста...

И да, он давит на бедра Дина, наконец вставляет ему, медленно, но не останавливаясь до тех пор, пока Дин не усаживается на него полностью, прижавшись задом к грубой ткани джинсов, которые Сэм так и не снял. Так же садистски медленно Сэм заставляет Дина приподняться обратно, член выскальзывает почти полностью, и наконец Дин не сдерживается: тихий стон стекает Сэму прямо в пах, попутно словно задев все нервные окончания. Рука Дина ныряет в ворот рубашки Сэма, короткие ногти с силой вдавливаются в кожу, и Сэм в отместку кусает его сосок через футболку. Дин со свистом выпускает воздух и Сэм всматривается в его лицо, впитывая эту непередаваемую картину – поднятые домиком брови, мечущийся взгляд, приоткрытый рот, капля пота, ползущая по виску. Так редко приходится видеть Дина без приклеившейся маски «сорвиголовы», такого, каким он может быть только с Сэмом, только для Сэма... Дин старается спрятать лицо, отвернуться, но Сэм не дает, продолжая упрямо таращиться. Слизнув соленую каплю, он без предупреждения начинает двигаться резкими толчками, сильно подбрасывая бедра и удерживая самого Дина на месте, вытрахивая из него стоны и заставляя сильнее цепляться за плечи.

Чувствуя подступающий оргазм, Сэм выходит полностью и, прижавшись головкой ко входу, кончает, размазывая сперму по бедрам Дина и собственному члену. А потом снова опускает Дина на себя до упора и дрочит ему. Требуется совсем недолго, чтобы тот выплеснулся, рвано и громко дыша и сжимая сокращающимися мышцами сверхчувствительный после оргазма член Сэма, отчего по его телу снова проходят волны удовольствия.

Дин собирается соскользнуть с Сэма, но тот не дает, стискивает руками и прижимает к себе до тех пор, пока член не обмякает полностью внутри Дина.

– Пусти, – хрипло говорит Дин, и Сэм ослабляет хватку, но перед тем, как Дин успевает отстраниться, рывком поднимается и захватывает абсолютно сухими губами его губы.

Дин резко уворачивается и уходит в ванну, чуть больше обычного расставляя ноги.

Сэм знает, что позже Дин пустит его в свою постель. Проспит, прижавшись спиной к его груди до утра, а проснувшись, выпихает из кровати и ощетинится как еж, если только Сэм вздумает заикнуться о том, что произошло. В следующий раз Сэму снова придется пробивать его броню, кричать о своем желании без слов и подчиняться правилам игры, которые диктует Дин. Как в первый раз.

Может, именно поэтому им никогда не надоедает.

@темы: SPNфики