слов нет..
от Садальского-В великом и могучем русском языке не хватает слов, чтобы это комментировать!
Срок этой госдуры еще только начался.
То-ли еще будет!

Aforism дня от депутата ПЖиВ - Лягушкиной

"Кроме того, надо не забывать, что это сироты, они не должны выглядеть и жить лучше, чем ребята в семьях"

Светлана Лягушёва, член ПЖиВ - говорящая фамилия

---

Известия» рассказали про расценки на олимпийские соревнования Сочи-2014. Самый дорогой билет на спортивные мероприятия зимней Олимпиады обойдется в 40 тыс. рублей — именно столько стоят лучшие места на финал хоккейного турнира среди мужских команд. Самый дешевый билет будет стоить 1 тыс. рублей.



www.livejournal.ru/themes/id/62818

---

браво парни))

Одиннадцатая победа КАМАЗа на Дакаре!

www.livejournal.ru/themes/id/62796

---

у Садальского.как же я с ним согласна...

Вчерашнее 150-летие Станиславского шумно отпраздновали все города мира.
Кроме Москвы. Никаких программ или мероприятий, кроме выставки в музее МХАТ, я не нашел.
У нас на первое место взобралась другая культурная новость - расстрел Деда Хасана.
...С отпеванием по всем госканалам ТВ.

Печальное событие побило все возможные рейтинги популярности. Люся Нарусова грустно заметила:
- Похороны Деда Хасана освещаются так же, как похороны Гурченко...
Распад страны и общества успешно продолжается.

Бисмарк однажды сказал: «Русских невозможно победить, мы убедились в этом за сотни лет. Но можно привить ложные ценности, и тогда они победят сами себя».

sadalskij.livejournal.com/?skip=20

---

просто нет слов..люди вы звери.

Страус умер в зоопарке, примерзнув к ледяному полу

lifenews.ru/news/109682

---

ух ты...молодец мужик.иначе замерз бы..

Я никакой не Форрест Гамп. И никакой не герой. Не считаю, что это выдающийся случай. Такое у нас в Сибири часто случается. Странно только, что это случилось со мной, трезвым.

Было десять часов вечера, я ехал из Братска в Алдан вторые сутки. Я туда езжу каждые два месяца на заработки. Я водителем работаю.

Лежал на полке сонный и думал, что сейчас как следует высплюсь, — поезд прибывал в час дня. Накануне выспаться не получилось, потому что спина болела. Я решил перед сном сигарету выкурить. Вышел в тамбур, покурил и на автомате открыл не ту дверь. Я ехал в последнем вагоне, и дверь там забыли закрыть. В общем, дверь открыл и выпал.

Первая мысль после падения была «встать и бежать». Я не матерился. Я не сильно ушибся — только растянул одну руку и одну ногу. Так что я встал, размялся и побежал. Бежать я решил по направлению уходящего поезда. Я бежал и видел, что семафоры учащаются, и понимал — мне повезло, станция должна быть рядом.

Я был одет в джинсы, футболку и резиновые тапочки. На улице было -45. Бежать по рельсам было неудобно, тапочки несколько раз спадали.

Зверей я не боялся. Я вырос в Сибири и знаю, что медведь-шатун просыпается зимой, только если летом недоел. А лето не голодное было. Волков я тоже не боялся.

Мне вообще страшно не было. Я не думал о смерти, не думал о холоде. В голове была только мысль «добежать, добежать, добежать». Я бежал 30 минут.

Когда я через 7 км вбежал к дежурному на станции Рихарда Зорге, он посмотрел на меня огромными глазами. Потом налил чай и позвонил в полицию. Жене я звонить не стал. А зачем ее тревожить просто так? Я жив, здоров, и все тут. Она потом из газет узнала. Звонила, ругалась. Но не сильно ругалась. Потом рассказывала, что обо мне в газетах пишут. Мы только не поняли, почему везде писали, что я был пьяный. Я был трезвый.

А поезд я все-таки догнал в ту ночь. Он стоял с часу ночи до полвосьмого утра на станции Нерюнгри. Меня туда на машине подкинул дежурный по станции. Я залез на свою полку и заснул. С утра проснулся и маленько жизнь переосмыслил. Но это уже личное.
www.openspace.ru/article/828

---

утром по новостям прослушивала Обаму.когда сказал про геев,у мужа глаз дернулся))слегка прифигел но согласился что это круто,на своей инаугурации не струхнуть,заявить прилюдно.
а наши все в литературе пропаганду ищут..печально.

---

ну епт...в Росси что,переизбыток донорской крови..основная масса шли студенты,за бабло.хоть и малое..а теперь типа хотят за идею..не думаю что прокатит.

В России отменены денежные выплаты донорам крови
Законодатели обязали доноров быть бескорыстнее, благороднее и честнее
NR2.ru: nr2.ru/ekb/420693.html

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Jared Leto хочу новые авки..

---

ой мама))спасибо DDD.с утра смеялась как ненормальная)))тыкать на картинку и читать комменты))))

17.01.2013 в 07:00

Пишет  Веселый робот:

Такую страну просрали!

P.S. На фото Леннон заваривает чай на кухне у Маккартни

---

мда..после просмотра возникло две мысли-у нас что,кроме как бухие рожи больше ничего и не загружают
и вторая мысль следом-Россию не победить.

16.01.2013 в 21:39

Пишет  Rubin_Red:

The World in 2 Minutes
Забавный проект YouTube "Мир за две минуты". По каждой стране сделали нарезку кадров из загруженных на портал роликов.
Самый большой фейспалм - это мы и США))

Россия


США


Италия


Индия


Турция


Япония (ой, они такие затейники)


Франция

---

---

говорят старо,но я не видела.это чудо)))

16.01.2013 в 13:56

Пишет  pani Volha:

Игры в политику
Для игры требуются: 8–15–30 человек, праздничный стол, туалетная комната.
Играющие по жребию выбирают одного человека, которого называют "Путиным". Остальные называются "Оппозицией". В начале игры все сидят за столом, празднуют, наслаждаются демократией. В какой–то момент Путин громко объявляет, так, чтобы всем было слышно: "Выборы!" И по этому сигналу вся "Оппозиция" должна замереть в тех позах, в которых находилась на момент объявления "Выборов". После чего начинается минутная "Прямая линия с Владимиром Путиным", в течении которой "Путин" должен делать всё что угодно, чтобы заставить хоть кого–нибудь из "Оппозиционеров" пошевелиться, рассмеяться или произнести что–нибудь.
Если "Путину" это удалось, то один проявивший активность "Оппозиционер" отправляется в "Автозак" — туалетную комнату. После чего объявляется следующий срок президентского правления. "Путину" запрещено прикасаться к "Оппозиции" частями тела или предметами. Когда "Путин" объявляет следующие "Выборы", всё повторяется, а сидящие в "Автозаке" "Оппозиционеры" начинают громко петь "Врагу не сдаётся наш гордый Варяг!" или другие героические песни. Постепенно остаются самые стойкие в психическом плане "Оппозиционеры", но и им с каждым новым сроком "Путина" всё сложнее, потому что толпа людей, поющих революционные песни в тесном туалете — это реально смешно.
Сроки правления "Путина" повторяется до тех пор, пока все "Оппозиционеры", кроме одного, не окажутся в "Автозаке". Последний оставшийся объявляется "Преемником" и становится "Путиным". Если у "Путина" не получится за одну минуту "Прямой линии" заставить "Оппозицию" проявить активность или он умышлено прикоснется к кому–либо из "Оппозиции", то объявляется "Смена режима": "Политзаключенные" выпускаются, "Путин" уходит в "Автозак", а среди "Оппозиции" выбирается новый Путин.

(с)перто

---

это замечательно..и страшно..

Свеча горела
Майк Гелприн

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.

— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?

Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?

— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.

«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.

— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?

— Я, собственно... — собеседник замялся.

— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то...

— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.

— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.

— Говорите, я запомню.



В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.

— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел.

Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд.

Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».

Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.



Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.

— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать?

Максим помялся, осторожно уселся на край стула.

— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.

— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.

— Нигде? — спросил Максим тихо.

— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?

— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.

Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!

— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.

— У вас есть дети?

— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?

— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.

— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела...



— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.

— Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?

Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.

— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.



— Литература это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.

— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.

«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».

Лермонтов «Мцыри».

Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий...

Максим слушал.

— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.

— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.



День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.

Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.

Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.

Классика, беллетристика, фантастика, детектив.

Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.



Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил.

К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.

— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.

— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.

— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.

— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.

— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?

— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.

— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?

— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей.

Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.

— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.

— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?

— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.

— От... От кого?!

— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он... как его...

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.

Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.

— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?

Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.

— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

---

15.01.2013 в 22:19

Пишет  Irit:

Отлично!!! )))

---

14.01.2013 в 00:07

Пишет  Мамадрекья:

Patrick Gonzales
Интересный фотохудожник... Очень понравились реверансы в сторону Боттичелли и Магритта...

---

странные куклы...хочу.

---

15.01.2013 в 14:19

Пишет  Taho:

Последняя еда приговоренных к смертной казни
Фотограф Генри Харгривз (Henry Hargreaves) живет и работает в Нью-Йорке. Является автором необычного проекта, который он сделал в нескольких тюрьмах, предложив нашему вниманию последнюю трапезу приговоренных к смерти.

Вообще, Генри Харгривз (Henry Hargreaves) – новозеландец. Однако, прочно обосновавшись в США, он не просто фотографирует, но и открывает некие аспекты общества. Именно так можно воспринимать его проект «No Seconds».

Джон Уэйн Гейси, 52 года, изнасилование и 33 пункта обвинения в убийстве. Смертельная инъекция. 12 жареных креветок, набор из куриных кусочков и крылышек от сети фаст-фудов KFC с картофелем фри, клубника.





Тед Банди, 43 года, изнасилование, побег из тюрьмы, 35 пунктов обвинения в убийстве. Смертельная инъекция. Отказался от выбора еды, поэтому ел традиционное последнее тюремное меню: стейк, три яйца, обжаренные с двух сторон, картофельные оладьи, тосты с маслом и джемом, молоко и сок.



Виктор Фегер, 28 лет, похищение и убийство. Смертельная инъекция. Оливка.



Тимоти Маквей, 33 года, 168 пунктов обвинения в убийстве. Смертельная инъекция. Две пинты ментолового мороженого с шоколадной стружкой.



Аллен Ли Дэвис, 54 года, ограбление, три пункта обвинения в убийстве. Электрический стул. Шейка лобстера, жареный картофель, полфунта креветок жареных во фритюре, порция картофеля жареного соломкой, чесночный хлеб и литр коричневого пива «A&W».



Ронни Ли Гарднер, 49 лет, ограбление, кража со взломом, 2 пункта обвинения в убийстве. Расстрел (выбрал самостоятельно). Во время просмотра фильма «Властелин колец» съел: стейк, шейку лобстера, яблочный пирог и ванильное мороженое.



Стивен Андерсон, 49 лет, ограбление, нападение, побег из тюрьмы и 7 пунктов обвинения в убийстве. Смертельная инъекция. Два сэндвича-гриль с сыром, пинта домашнего творога, кукурузная каша, редис, персиковый пирог и шарик шоколадного мороженого.



Тереза Льюис, 41 год, убийство и ограбление по предварительному сговору. Смертельная инъекция. Жареные куриные ножки, горошек с маслом, яблочный пирог и банка Dr Pepper.



Анхель Ньевес Диас, 55 лет, похищение, убийство и вооруженное ограбление. Смертельная инъекция. Отказ от еды.



Рики Рэй Ректор, 42 года, 2 пункта обвинения в убийстве. Смертельная инъекция. Стейк, жареная курица, напиток «Kool-Aid» и пирог с пеканом, который был оставлен на потом и не съеден.



Фотографии Henry Hargreaves

Текст re-actor.net