07.07.2011 в 10:36
Пишет фаргофро:Винцест, для страждущих по пятой точке Сэма)))
Кстати! Драббл зародился по картинке
Про очевидное и невероятное
не знаю, почему такое название, мне захотелось)))
Дин/Сэм
NC-17, чесная
флафф, порно
ни на что не претендую
Он замечает это случайно, и всё летит к чертям.
- Дин, обернись! – в голосе Сэма паника и страх, но Дин успевает увернуться.
Пара ржавых, гаечных ключей пролетают мимо, остро царапнув по виску и протаранив прогнившую стену напротив, а пославший их призрак исчезает, взорвавшийся залпом пыли и истраченным на него патроном соли.
- Да что с тобой случилось?! Дин, черт возьми, так подставиться на ерунде! – возмущается Сэм через пару часов уж в машине, когда изуродованный труп покойничка, закапанный пару десятилетий назад в углу сарая, испепелен, а призрак больше не грозит очередной семье, спасенной ими.
- Сэм, бывает, подставился и всё, проехали, – Дин очень старается, чтобы тон оставался ровным. – Просто заткнись уже, а?
Брат замолкает и обиженно сопит всю дорогу до мотеля, но не сводит глаз, будто боится, что Дин опять совершит какую-нибудь глупость, как подросток, впервые вышедший на охоту и встретивший вервольфа.
Тому это не мешает думать. Не мешает и то, как Сэм уже в номере обрабатывает ему царапины, по чистому везению неглубокие, но очень длинные.
Дин глубоко дышит, прикрыв глаза. Не потому, что ему больно или из-за усталости.
Просто если их открыть, то не избежать искушения взглянуть на брата.
Дин глубоко вздыхает и на выдохе в очередной раз думает, какого черта Сэм приперся на охоту без нижнего белья?
Глупо, правда, очень глупо. Дин зацикливается на ерунде, не понимая, почему его это так задело.
Он замечает то, на что раньше не обращал внимания. И это чертовски стыдно – пялиться на задницу своего младшего братишки.
Дин бы и рад этого не делать, но уж больно тот всё выставляет.
Дин не смотрит, не смотрит на брата, когда тот сидит за столом в номере мотеля, одной рукой ворочая вилкой в салате, а другой – печатая что-нибудь в ноутбуке.
Дин не косится на Сэма, когда тот склоняется над багажником в поисках ружья или святой воды.
Дин не бросает взгляд вслед брату, встающему из-за стола в закусочной и идущему в сортир.
Дин не делает ничего такого. По крайней мере, нарочно.
Он понял бы, если было лето. Если бы стояла изнуряющая жара и деваться было некуда.
Дин понял бы, потому что сам порой так делает. А хозяйство свое держать в порядке – это святое. Но сейчас не лето, да и штат не тот, чтобы себе подобное позволить.
Дин понимает, что нужно просто высказать. Высмеять Сэма, ну, по-братски, по-свойски как-то. И это было бы намного легче сделать, если бы такая мелочь, глупость не всколыхнуло всё ненормальное, сумасшедшее, давно и прочно запрятанное в Дине с горячечных девятнадцати лет.
И, естественно, было бы чудом, просто невероятным благословением, если бы Сэм так ничего и не заметил.
Дин попадается, как семиклассник, заглядывающий в вырез кофты молоденькой, хорошенькой училки.
Он не виноват, просто жарко, а джинсы брата совсем старые и почему-то без ремня, сползают совсем низко и видно всё. И это ужасно.
Просто ужасно. Так, наверное, должен думать Дин. До невозможности, совсем по-пидорски, в конце концов.
А ему жарко и душно, хочется непонятно чего. Поднять руку и одернуть куртку брата или просто коснуться спины, теплой кожи там, где родинка на пояснице? Неясно.
Дин поднимает глаза и проклинает всё вокруг: себя, лунный свет, разбавленный фонарным, освещающий гостиную спящего дома, дурацкие джинсы брата и зеркала, точнее одно единственное, висящее над камином, в котором получается встретиться взглядом с замершим Сэмом.
Но это опять охота и, слава всем святым, это вновь охота. Братья вздрагивают и замечают в дверном проеме, ведущем в просторную столовую, силуэт фарфоровой куклы, по чью душу, в прямом смысле, они суда пришли. И пусть будут благословенны коллекционеры, не верящие в злой рок и покупающие проклятые вещи, с покойником внутри.
Привет, Чаки, что здесь ещё здесь сказать?
- Дин, - говорит Сэм намного позже уже в машине.
Дин морщится. В голосе у брата ожидание и вопрос.
За что же ему всё это?
- Дин, что это там было?
- Проклятая кукла, чувак, жуть. Давай следующий раз на вампиров или зомби, идет?
- Дин, ты понял, о чем я.
Дин бы хотел сам всё до конца понять. И знать, что правильного сейчас можно сказать.
- Не понял, Сэм. Ничего…
- Черт, Дин, ты пялился на меня!
- Не было такого.
- Было, Господи, Дин, так сложно это признать?
- Что пялился? Не было такого. Нет, черт возьми. Если что и делал, то хотел подойти и выбить из тебя всю дурь, чтобы ты впредь научился подтягивать штаны!
- Ну так и выбей.
Тут, наконец, Дин и смотрит на брата, впервые за весь путь.
Позже, стоя перед дверью их номера в мотеле, они минуту не могут попасть внутрь. Дин не знает, кого и что винить. То ли неподдающиеся новые электронные замки, то ли Сэма и их пятый или шестой поцелуй.
Дин не уверен, он сбился со счета. После самого первого, неожиданного и такого сладкого, на обочине дороги, куда он от неожиданности свернул после слов брата, сложно было удержать столько информации в голове.
Сэм первый потянулся, неловко и нерешительно, мягкими губами мазнув по щеке и подбородку. Дин не виноват, и он не задумывается, просто не задумывается о том, что они собираются делать.
- На кровать, - командует Дин, когда они уже в номере, еле выговаривая короткие слова и чувствуя, как сухо в горле.
Но Сэм всё делает наперед, он уже там, и смотрит, нервно теребя низ футболки и прикусив губу. Его куртка на полу, за ней следует и динова. Тот скидывает и футболку, и штаны, но перехватывает руку брата, потянувшегося к собственным джинсам.
Дин хочет сделать это сам, заставляя Сэма перевернуться на живот. И не разочаровывается, черт возьми.
- Ты специально, да? Хотел, чтобы я видел, но не мог, не мог, чтоб тебя, дотронуться? – спрашивает Дин у брата, стонущего в подушку и перебирающего ногами, когда он кладет ладонь ему на скрытую под джинсами задницу и несильно сжимает.
Сэм ничего не говорит, мнет в руках покрывало, пряча пылающее лицо, лишь покрасневшее ухо видно.
Дину неудобно. Он долго возится с молнией и парой пуговиц на джинсах брата, а когда те поддаются, ему мешает его член, горячий и влажный, скользящий по шарящей ладони. Сэм не лежит на месте, ведет бедрами и перебирает ногами, больше мешая, чем помогая.
На нем нет белья, Дин это прекрасно знает. Но увидеть и убедиться, оказывается намного острее, чем просто знать.
- Сэмми, черт, - выдыхает Дин во взъерошенную макушку, сжимая в ладонях и гладя, гладя всё то, до чего теперь можно касаться.
Кожа мягкая, теплая и приятная под руками. И даже если признаться себе, что представлял, как это, её касаться, касаться Сэма и трогать где хочется и как хочется, Дин не рассчитывал, что это его так заведет.
Он не думает, когда опускается ужом вниз по кровати, не думает, когда прижимается губами, начиная низко, между дрогнувших бедер, задевая потяжелевшие яйца, и заканчивая выше, на тугом входе, поддающемся напору языка и пальцев.
- Сэм, нам нужно… - зовет Дин, оторвавшись на секунду, но не вынимая пальцев.
Он не знает, чего точно просит, сжимая собственный давно стоящий и ноющий член. Но брат, до этого извивающийся и трущийся бедрами о постель, не сомневается, ведет плечами, до сих пор затянутыми в задравшуюся футболку, и выгибает мокрую, блестящую от пота спину:
- В сумке, маленький карман, Дин, только быстрее…
Дин не сразу находит её. Он сам не знает, что ищет. Но когда под руки попадается тюбик со смазкой, Дин не хочет знать, откуда она у Сэма и давно ли тот её припас.
Со смазкой легче. Легче проникает сразу пара пальцев, легче поддается Сэм, бесстыдно насаживающийся и подкидывающий зад. Брат бесстыдно в голос стонет, и Дин решает, что и так долго терпел.
И только попав внутрь, понимает, что поторопился. Сэм вскрикивает, гнется дугой в пояснице, чуть не валится с колен, на которые его до этого ставил Дин. Тот замирает и держит брата, не убирая руки с его члена и жмурясь, до рези в глазах, еле дыша.
- Сэмми, расслабься, слышишь? – шепчет Дин, глухо и хрипло.
И пока Сэм не расслабляется, он не начинает движение.
Это сильнее и ярче. Это по-настоящему, в этом дело. И как бы ярко Дин себе не представлял ни в девятнадцать лет, впервые кончив, видя под закрытыми веками младшего брата, ни совсем недавно, сходя с ума от мысли, что его, черт возьми, будто дразнят, ни на что оно не было похоже.
Дин двигается отрывисто и часто, сжимая пальцы на чужих бедрах, вбиваясь и распаляясь всё сильнее от того, как Сэм толкается ему на встречу, освоившись, часто дыша и дроча свой член.
Он кончает вслед за братом, ловя его последний низкий стон и ощущая, как там внутри сжимает со страшной силой.
Дину просто нечего сказать. Стыд и неверие отходят на второй план, уступая место ослепляющему, бьющему по вискам счастью. И когда Сэм чуть позже приваливается сбоку, сжимает пальцы брата в своей руке на пару длинных, томительных секунд, ему нечего ответить на его слова:
- Как же ты долго, придурок.
URL записиКстати! Драббл зародился по картинке
Про очевидное и невероятное
не знаю, почему такое название, мне захотелось)))
Дин/Сэм
NC-17, чесная
флафф, порно
ни на что не претендую
Он замечает это случайно, и всё летит к чертям.
- Дин, обернись! – в голосе Сэма паника и страх, но Дин успевает увернуться.
Пара ржавых, гаечных ключей пролетают мимо, остро царапнув по виску и протаранив прогнившую стену напротив, а пославший их призрак исчезает, взорвавшийся залпом пыли и истраченным на него патроном соли.
- Да что с тобой случилось?! Дин, черт возьми, так подставиться на ерунде! – возмущается Сэм через пару часов уж в машине, когда изуродованный труп покойничка, закапанный пару десятилетий назад в углу сарая, испепелен, а призрак больше не грозит очередной семье, спасенной ими.
- Сэм, бывает, подставился и всё, проехали, – Дин очень старается, чтобы тон оставался ровным. – Просто заткнись уже, а?
Брат замолкает и обиженно сопит всю дорогу до мотеля, но не сводит глаз, будто боится, что Дин опять совершит какую-нибудь глупость, как подросток, впервые вышедший на охоту и встретивший вервольфа.
Тому это не мешает думать. Не мешает и то, как Сэм уже в номере обрабатывает ему царапины, по чистому везению неглубокие, но очень длинные.
Дин глубоко дышит, прикрыв глаза. Не потому, что ему больно или из-за усталости.
Просто если их открыть, то не избежать искушения взглянуть на брата.
Дин глубоко вздыхает и на выдохе в очередной раз думает, какого черта Сэм приперся на охоту без нижнего белья?
Глупо, правда, очень глупо. Дин зацикливается на ерунде, не понимая, почему его это так задело.
Он замечает то, на что раньше не обращал внимания. И это чертовски стыдно – пялиться на задницу своего младшего братишки.
Дин бы и рад этого не делать, но уж больно тот всё выставляет.
Дин не смотрит, не смотрит на брата, когда тот сидит за столом в номере мотеля, одной рукой ворочая вилкой в салате, а другой – печатая что-нибудь в ноутбуке.
Дин не косится на Сэма, когда тот склоняется над багажником в поисках ружья или святой воды.
Дин не бросает взгляд вслед брату, встающему из-за стола в закусочной и идущему в сортир.
Дин не делает ничего такого. По крайней мере, нарочно.
Он понял бы, если было лето. Если бы стояла изнуряющая жара и деваться было некуда.
Дин понял бы, потому что сам порой так делает. А хозяйство свое держать в порядке – это святое. Но сейчас не лето, да и штат не тот, чтобы себе подобное позволить.
Дин понимает, что нужно просто высказать. Высмеять Сэма, ну, по-братски, по-свойски как-то. И это было бы намного легче сделать, если бы такая мелочь, глупость не всколыхнуло всё ненормальное, сумасшедшее, давно и прочно запрятанное в Дине с горячечных девятнадцати лет.
И, естественно, было бы чудом, просто невероятным благословением, если бы Сэм так ничего и не заметил.
Дин попадается, как семиклассник, заглядывающий в вырез кофты молоденькой, хорошенькой училки.
Он не виноват, просто жарко, а джинсы брата совсем старые и почему-то без ремня, сползают совсем низко и видно всё. И это ужасно.
Просто ужасно. Так, наверное, должен думать Дин. До невозможности, совсем по-пидорски, в конце концов.
А ему жарко и душно, хочется непонятно чего. Поднять руку и одернуть куртку брата или просто коснуться спины, теплой кожи там, где родинка на пояснице? Неясно.
Дин поднимает глаза и проклинает всё вокруг: себя, лунный свет, разбавленный фонарным, освещающий гостиную спящего дома, дурацкие джинсы брата и зеркала, точнее одно единственное, висящее над камином, в котором получается встретиться взглядом с замершим Сэмом.
Но это опять охота и, слава всем святым, это вновь охота. Братья вздрагивают и замечают в дверном проеме, ведущем в просторную столовую, силуэт фарфоровой куклы, по чью душу, в прямом смысле, они суда пришли. И пусть будут благословенны коллекционеры, не верящие в злой рок и покупающие проклятые вещи, с покойником внутри.
Привет, Чаки, что здесь ещё здесь сказать?
- Дин, - говорит Сэм намного позже уже в машине.
Дин морщится. В голосе у брата ожидание и вопрос.
За что же ему всё это?
- Дин, что это там было?
- Проклятая кукла, чувак, жуть. Давай следующий раз на вампиров или зомби, идет?
- Дин, ты понял, о чем я.
Дин бы хотел сам всё до конца понять. И знать, что правильного сейчас можно сказать.
- Не понял, Сэм. Ничего…
- Черт, Дин, ты пялился на меня!
- Не было такого.
- Было, Господи, Дин, так сложно это признать?
- Что пялился? Не было такого. Нет, черт возьми. Если что и делал, то хотел подойти и выбить из тебя всю дурь, чтобы ты впредь научился подтягивать штаны!
- Ну так и выбей.
Тут, наконец, Дин и смотрит на брата, впервые за весь путь.
Позже, стоя перед дверью их номера в мотеле, они минуту не могут попасть внутрь. Дин не знает, кого и что винить. То ли неподдающиеся новые электронные замки, то ли Сэма и их пятый или шестой поцелуй.
Дин не уверен, он сбился со счета. После самого первого, неожиданного и такого сладкого, на обочине дороги, куда он от неожиданности свернул после слов брата, сложно было удержать столько информации в голове.
Сэм первый потянулся, неловко и нерешительно, мягкими губами мазнув по щеке и подбородку. Дин не виноват, и он не задумывается, просто не задумывается о том, что они собираются делать.
- На кровать, - командует Дин, когда они уже в номере, еле выговаривая короткие слова и чувствуя, как сухо в горле.
Но Сэм всё делает наперед, он уже там, и смотрит, нервно теребя низ футболки и прикусив губу. Его куртка на полу, за ней следует и динова. Тот скидывает и футболку, и штаны, но перехватывает руку брата, потянувшегося к собственным джинсам.
Дин хочет сделать это сам, заставляя Сэма перевернуться на живот. И не разочаровывается, черт возьми.
- Ты специально, да? Хотел, чтобы я видел, но не мог, не мог, чтоб тебя, дотронуться? – спрашивает Дин у брата, стонущего в подушку и перебирающего ногами, когда он кладет ладонь ему на скрытую под джинсами задницу и несильно сжимает.
Сэм ничего не говорит, мнет в руках покрывало, пряча пылающее лицо, лишь покрасневшее ухо видно.
Дину неудобно. Он долго возится с молнией и парой пуговиц на джинсах брата, а когда те поддаются, ему мешает его член, горячий и влажный, скользящий по шарящей ладони. Сэм не лежит на месте, ведет бедрами и перебирает ногами, больше мешая, чем помогая.
На нем нет белья, Дин это прекрасно знает. Но увидеть и убедиться, оказывается намного острее, чем просто знать.
- Сэмми, черт, - выдыхает Дин во взъерошенную макушку, сжимая в ладонях и гладя, гладя всё то, до чего теперь можно касаться.
Кожа мягкая, теплая и приятная под руками. И даже если признаться себе, что представлял, как это, её касаться, касаться Сэма и трогать где хочется и как хочется, Дин не рассчитывал, что это его так заведет.
Он не думает, когда опускается ужом вниз по кровати, не думает, когда прижимается губами, начиная низко, между дрогнувших бедер, задевая потяжелевшие яйца, и заканчивая выше, на тугом входе, поддающемся напору языка и пальцев.
- Сэм, нам нужно… - зовет Дин, оторвавшись на секунду, но не вынимая пальцев.
Он не знает, чего точно просит, сжимая собственный давно стоящий и ноющий член. Но брат, до этого извивающийся и трущийся бедрами о постель, не сомневается, ведет плечами, до сих пор затянутыми в задравшуюся футболку, и выгибает мокрую, блестящую от пота спину:
- В сумке, маленький карман, Дин, только быстрее…
Дин не сразу находит её. Он сам не знает, что ищет. Но когда под руки попадается тюбик со смазкой, Дин не хочет знать, откуда она у Сэма и давно ли тот её припас.
Со смазкой легче. Легче проникает сразу пара пальцев, легче поддается Сэм, бесстыдно насаживающийся и подкидывающий зад. Брат бесстыдно в голос стонет, и Дин решает, что и так долго терпел.
И только попав внутрь, понимает, что поторопился. Сэм вскрикивает, гнется дугой в пояснице, чуть не валится с колен, на которые его до этого ставил Дин. Тот замирает и держит брата, не убирая руки с его члена и жмурясь, до рези в глазах, еле дыша.
- Сэмми, расслабься, слышишь? – шепчет Дин, глухо и хрипло.
И пока Сэм не расслабляется, он не начинает движение.
Это сильнее и ярче. Это по-настоящему, в этом дело. И как бы ярко Дин себе не представлял ни в девятнадцать лет, впервые кончив, видя под закрытыми веками младшего брата, ни совсем недавно, сходя с ума от мысли, что его, черт возьми, будто дразнят, ни на что оно не было похоже.
Дин двигается отрывисто и часто, сжимая пальцы на чужих бедрах, вбиваясь и распаляясь всё сильнее от того, как Сэм толкается ему на встречу, освоившись, часто дыша и дроча свой член.
Он кончает вслед за братом, ловя его последний низкий стон и ощущая, как там внутри сжимает со страшной силой.
Дину просто нечего сказать. Стыд и неверие отходят на второй план, уступая место ослепляющему, бьющему по вискам счастью. И когда Сэм чуть позже приваливается сбоку, сжимает пальцы брата в своей руке на пару длинных, томительных секунд, ему нечего ответить на его слова:
- Как же ты долго, придурок.