одна свадьба и четыре олимпийских медалиМама звонит в самый неудачный момент из всех возможных сегодня.
- Ты уже собираешься, птичка?
- Да, - рассеянно отвечает Женевьев, теребя ручку маленькой дорожной сумки.
- Птица! – моментально взвинчивается мама. Она знает Женевьев, как облупленную.
- Ма, ну сейчас, подожди, три минуты.
- Боже мой, ну что там такое, что ты не можешь сосредоточиться и поговорить со мной нормально по телефону?
- Хаф-пайп.
- О, господи. – Мама громко и возмущенно вздыхает.
- Мааам, это же Шон Уайт.
- Деточка, сколько тебе лет? Ты ведь уже почти замужняя женщина. Без пяти минут буквально.
- Без недели, - отвечает Женевьев, и тут Шон появляется в стартовых воротах. – Все, ма, перезвоню.
Она нажимает на кнопку, прекращая разговор, и усаживается на край кровати, сжав руки. Он победит, конечно, победит, нет никаких сомнений, только если вдруг упадет, но нет, так думать она не будет.
Женевьев собралась заранее, прекрасно зная, что во время трансляции все равно не сможет соображать настолько ясно, чтобы не забыть, скажем, туфли или записную книжку или таблетки от аллергии. Так что теперь она может с чистой совестью сидеть и смотреть, как Шон летает по трубе, отрицая земное притяжение.
Она уже много лет катается на доске и прекрасно знает, насколько невероятен талант Шона. Такому владению телом нельзя научиться, сколько бы лет ты не тренировался. Можно пол-жизни пробовать, но если тебе не дано, значит, не дано.
Шон финиширует, вывернувшись из падения, как кот; толпа на выезде из трубы беснуется, и у Женевьев мурашки бегут по коже, когда она смотрит замедленный повтор. Как он это делает?
Она перезванивает, потому что в детстве её не учили бросать трубку, но мама не сильно обижается, она прекрасно знает, что Женевьев невменяема, когда речь заходит о зимних видах спорта.
- Мне иногда кажется, что ты влюблена в этого своего Шона.
- Мама! – смеется Женевьев.
- Шон то, Шон сё. Джаред хоть не ревнует?
Хорошее настроение пропадает, как и не было.
Джаред, конечно же, не ревнует.
Он сделал ей предложение вовсе не под их любимой картиной в Нью-Йорке, хотя они действительно ездили в тот день в Метрополитан, сфотографироваться для свадебного приглашения. Джаред предложил ей выйти за него замуж в Ванкувере, после одного из длинных съемочных дней, когда Дженсен уже отстрелялся и уехал к ним домой, а они вдвоем всё пачкались в искусственной крови. Женевьев тогда еще мучил насморк, и она была благодарна всем актерским богам, что ей почти не нужно было говорить в своих сценах. Только стоять за плечом у Сэма или лежать с затянутым ртом и изображать смертельные муки под ножом у демона.
Сам сериал ей не нравится. Он специфический, чересчур мрачный на ее вкус, совершенно бестолковый в плане сюжета, как и все фантастические шоу, и абсолютно неинтересный для любых других актеров, кроме Дженсена с Джаредом. Она смотрела третий сезон, серии с Руби, и поняла, что играть нечего, вообще нечего, потому что сценаристы словно не обращали внимания на всех остальных героев, кроме братьев Винчестеров, создавая шаблонные образы злодеев и спасенных блондинок. Эрик с упоением рассказывал о том, какой он видит Руби в четвертом сезоне, но Женевьев поняла, что он и сам не знает, куда повернет его фантазия ближе к финалу, так что играть придется наощупь. Ей это совершенно не нравилось, но, по крайней мере, роль обещала не особо обременительную стабильность хотя бы на сезон.
Еще ей не нравилась атмосфера, сложившаяся вокруг сериала. Когда Роб первый раз позвонил и предложил пройти кастинг, он предупредил сразу:
- Только поговаривают, что там химия, Дженни. Так что имей в виду.
Химию она заметила в первый же день на съемочной площадке: неловко мнущийся вокруг нее Джаред вдруг сорвался с места и пропал, несмотря на крики режиссера. Вернулся, правда, через минуту, волоча за собой Дженсена – познакомиться. Эклз, как ее и предупреждали, держался вежливо, но осторожно, позволяя Джареду говорить за двоих.
А Джаред, и в самом деле говорил за двоих, каждое предложение начиная с «мы», и когда он в какой-то момент произнес «мы с детишками», Женевьев не сразу поняла, что речь идет о собаках, а не об усыновленной ими с Дженсеном паре малышей.
Она не удивилась, узнав что они любовники. Такие вот романы на съемочных площадках – обычное дело, особенно в сериалах, где люди годами видятся со своими коллегами чаще, чем с мужьями, женами или девушками. Пол в такой ситуации не имеет значения, только теплое, всегда доступное тело. Женевьев и сама не раз проходила через такую ситуацию, да и с Марком они расстались именно поэтому: ее не было рядом с ним слишком долго, а кто-то другой оказался слишком близко.
Какое-то время ей даже казалось, что Джаред на нее запал. Он все время крутился рядом с ней, с готовностью подсказывал всякие мелочи, вроде того, как зовут новенькую ассистентку режиссера или собаку их с Дженсеном телохранителя. Женевьев была не прочь, особенно теперь, когда с новыми эпизодами ситуация становилась все пикантнее, и отношения Руби и Сэма заворачивались все запутаннее.
Тем более, что у Женевьев была своя маленькая тайна, не очень достойная, и мама бы ругалась, если бы узнала о том, что творится у нее в голове, но она ничего не могла с этим поделать.
Ей не нравился Дженсен. Безжалостно-злой, с неприятным чувством юмора, которое задевало всех, даже его любимого Джареда, и веселило, кажется, только его самого и еще его странную Данниль, больше напоминающую сестру или агента, нежели настоящую девушку, каковую она изображает, как оказывается, уже несколько лет. Роб рассказывал Женевьев, что Дженсен может звездиться, и иногда ей хотелось, чтобы так и было на самом деле, потому что ей легче переносить отстраненную холодность, чем бесконечные подколки.
И еще ей хотелось, чтобы Джаред, наконец, набрался решимости и пригласил ее «на кофе», идеально бы было, если бы он позвал ее к себе домой, и Дженсен увидел бы ее утром где-нибудь у них на кухне, в халате и шлепанцах.
Да, она тоже могла быть нехорошей девочкой. Хотя бы в своих мечтах
Но потом все резко поменялось. Настроение на съемках ухнуло куда-то ниже уровня моря, Джаред неизменно опаздывал, ходил мрачным и все перерывы сидел в трейлере у Женевьев, бездумно листая ее копию сценария. Она не решалась спросить, в чем же дело, ясно было одно: что-то случилось у них с Дженсеном. Не ссора, потому что они общались друг с другом так же трепетно, как и раньше, может, даже еще осторожнее – хрупкое стекло, как говорил о них Мак Джи. Не ссора, но что-то посерьезнее.
В один из дней она набралась смелости и спросила. Джаред поднял взгляд от распечатки, открыл рот, закрыл, открыл еще раз и ляпнул:
- Женевьев. Ты не хочешь выйти за меня замуж?
Она решает не говорить маме правду. Ни о контракте, ни о деньгах, ни о решении родить ребенка на следующий же год – на этом настояла сама Женевьев, и Дженсен неожиданно взбесился, выцедил, что они с Джаредом могут начинать хоть сейчас, чтобы хоть как-то объяснить быструю свадьбу, и ушел с кухни, где они втроем обсуждали условия – неуловимая Данниль не появилась и тут. Джаред только широко улыбнулся.
- Он считает, что мне еще рано становиться отцом.
В голосе Джареда непонятно отчего звучала гордость, и обозлившаяся в ответ Женевьев вписала-таки ребенка в контракт.
Мама плачет в трубку, потом берет себя в руки и говорит, что свадьбу они будут играть у них дома, в Сан-Вэлли, или пусть катятся ко всем чертям в Лас Вегас и венчаются у пьяного Элвиса.
Джону она рассказывает все, потому что скрывать правду от своего братишки не в правилах Женевьев. Он пожимает плечами, и это было немного обидно, но потом через пару дней приезжает к ней в Нью-Йорк и привозит набор резиновых членов и полный ай-бук порнухи.
- Тебе же придется как-то возбуждать этого пидараса, чтобы он смог сделать тебе ребенка.
Дженсен тоже звонит и извиняется, звучит, как всегда, неискренне, но Женевьев уже все равно.
Она понимает, что ей фактически придется жить с ним до конца жизни. Даже если они с Джаредом разведутся со временем, у них останется общий ребенок, и они будут видеться так часто, как только смогут. А в том, что Дженсен с Джаредом будут неразлучны, Женевьев не сомневается. Они ведь наверняка даже умрут в один день, всем назло.
Ей двадцать девять лет, она хорошая актриса, ей больше нравится играть в театре, чем в кино. Она хочет жить в Нью-Йорке, а не в Лос-Анджелесе. Она хочет ребенка сейчас, отказываясь ждать мифического идеального мужа, который все равно бывает только в фильмах.
Женевьев закрывает квартиру, прощается с консьержем и выходит на улицу, где ее ждет такси. Она летит домой, к маме в Сан-Вэлли, чтобы сыграть самую интересную роль в своей жизни: роль жены Джареда Падалеки.
Может быть, в самолете, ей удастся посмотреть церемонию награждения. Мама права: Женевьев немножко влюблена в Шона Уайта.
***
Джаред счастлив. Его просто распирает, хочется вылезти на ближайшую гору и проорать в небо:
- Я, мать вашу, счастлив!
Гор тут до хрена, хоть сейчас карабкайся, но уже темно и на улице холодно, что, впрочем, естественно. Февраль, как никак. Даже в Ванкувере теплее, он видит по телевизору, что народ на улицах, как обычно, ходит в одних рубашках, а пуховые куртки командных цветов выдают всяких итальянцев с европейцами. Джаред собственнически хлопает дутый бок своей жилетки, висящей у него на спинке стула. Ничего, вот он вернется к себе домой и покажет им, как нужно одеваться настоящей ванкуверской зимой.
И Дженсену, да, вот Дженсену давно нужно показать, как одеваться. Этот мерзляк вечно кутается в парку, бесконечные свитера и футболки, обматывается шарфом, да еще и шапку напяливает так, что только нос видно. Вот и сейчас сидит в баре, где дышать невозможно, такая жара – Джаред уже чувствует, как пот стекает с шеи на грудь – а даже куртку не сбросил.
Джаред подбирает два шота с барной стойки и оправляется в их угол. Пить пиво накануне свадьбы он не может себе позволить, вечно даже после одной бутылки просыпается на утро опухшим. Так что сегодня они не спеша заливаются текилой, кое-кто, не будем показывать пальцами, позволяет себе, сука, полироваться пивом, не поддерживая лучшего друга, и Джаред в отместку запускает шот по скользкому столу в надежде, что хотя бы часть прольется.
Дженсен, конечно же, спокойно ловит шот, едва высовывая пальцы из рукава куртки.
- Нос, - тянет Джаред и щелкает по тому самому носу свободной рукой.
Дженсен отшатывается, отмахивается и вот теперь разливает текилу, добавляя на и без того липкую столешницу. Джефф, развалившийся на пол-лавки, ржет, запрокинув голову.
Джефф пьян.
Дженсен уже почти тоже. Ему нужно еще немного, вот сейчас он допьет этот неполный шот и все, будет готов, начнет раздеваться, неловко стягивая с себя куртку, цепляя локтями Джона и Джеффа, и доводя до белого каления Джареда.
- Отвали, невеста, - бросает Дженсен и опрокидывает в себя шот, не размениваясь на соль или дольку лайма, скучающую на пустом и темном столе.
Джаред, не обращая внимания на уже надоевшую за вечер шутку, стучит по столу.
- Вот так, детка. Давай, Дженни, хочу стриптиз.
Они как будто догоняют мальчишник, торопятся набраться прежде, чем наступит следующий день.
Дженсен оттопыривает языком щеку, и в глазах у него отражается телевизор за барной стойкой.
- Разденешь его, как положено, в брачную ночь, - пьяно смеется Джон. Дженсен показывает ему средний палец и – да-да-да – начинает выколупываться из своего кокона.
Они вроде как пришли сюда посмотреть шорт-трек.
Джаред ловит болтающийся рукав куртки, тянет на себя, заливаясь смехом, Дженсен кроет его на чем свет стоит, Джефф едва не сползает под стол, а Джон обхватывает Дженсена за шею и слюняво шлепает губами.
- Брачная ночь, Дженс, тебя ждет...
Он не успевает закончить, потому что Дженсен выдергивается и по инерции ударяет Джона локтем в плечо.
Джаред отпустил его специально.
- Руки, Кортез, - глухо гудит Дженсен из-под рубашки, которую он начал расстегивать, так и не сняв куртку. – Иди займись своими малолетками.
Дженсен может менять курс с «добро пожаловать» на «на хуй – это туда» в секунды, и непривыкшие люди теряются, натыкаясь на каменную стену в том месте, где только что цвели и пахли ромашки.
Джон как раз из непривыкших, он сидит и хлопает глазами, пока Дженсен степенно и старательно, как очень пьяный человек, выпутывается из одежды, оставляя только шапку, джаредовскую шапку с американским флагом на лбу.
Джареду вдруг хочется его поцеловать, аж под ложечкой сосет. Он бухается рядом, сбрасывая на пол шмотки, и притягивает Дженсена к себе.
- Ебаный Аполо! – орет Джефф, вскакивая со своего места, и за ним вслед рвется бар. – Е-ба-ный!!! Какого хуя, придурок?!
- Я буду трахать тебя сегодня, - шепчет Джаред в потное дженсеновское ухо, добавляя языком влаги. Дженсен хмурится, краснеет и улыбается, как будто он болел за Канаду в этом финале.
- Почему это не я тебя?
- Потому что ты такой бухой, что у тебя не встанет. – Джаред уже инстинктивно уворачивается, прикрывая жизненно важные органы, но Дженсен в этот раз не распускает локти, чем только подтверждает джаредовское заявление.
- Мда?
- Ага. Так что ты можешь спокойно лечь, расставить ноги и получить удовольствие.
Джаред представляет себе Дженсена, получающего удовольствие, прямо здесь и сейчас, и его сжимает.
- Хватит лизаться, - бухает недовольно Джефф, усаживаясь на место. – Вам будет достаточно одного снимка на телефон.
- Сэкономим на свадьбе, - бурчит Джаред.
- Поздновато как-то уже экономить, - замечает Дженсен, рассеянно постукивая большим пальцем по столу.
Джаред очень торопится закончить со всем этим.
Он торопился с самого начала, с того дня, как он неуверенно предложил Дженсену, а Дженсен, пожав плечами, согласился. С тех пор все катится снежным комом, в эту самую долину: Женевьев, контракт, фотосессия на морозе, когда они пили грог, чтобы не замерзнуть, и под конец дня Женевьев так развезло, что она почти не могла идти, вечно присутствующий Джон нес ее домой; заученные фразы про знакомство и помолвку, которые звучат плоско, сколько бы Джаред не старался сыграть убедительнее. Он терпеть не может это время и старается пробежать по нему быстрее, как по почти погасшему костру, перепрыгивая через раскаленные головни. Дженсен придерживает его, объясняет, что нельзя так гнать, вся затея потеряет смысл, если о ней никто не будет знать, но Джаред спешит. Он покажет кольцо потом, и пусть все успокоятся, в конце концов.
Закрытая семейная церемония посреди зимы устраивает его как нельзя больше. Вырваться на два дня, увидеть родителей, Меган и Джеффа, вдохнуть свежего воздуха без привкуса грима и запаха раскаленных софитов. Посмотреть Олимпиаду не в перерывах между съемками, а спокойно, лежа на животе перед телевизором и периодически покусывая Дженсена за щиколотки, просто потому что тот не может лечь нормально – рядом – а должен устроиться на кровати, типа, приличный. Джаред знает этого приличного, задница еще болит с утра и член приятно тянет от воспоминания.
Все ради него ведь и затевается, из-за него и ради него, потому что если бы не Дженсен, Джаред сейчас наверняка был бы по-честному женат на Сэнди, а не готовился к фальшивой свадьбе с симпатичной, но малознакомой Женевьев. Она ему, конечно, нравится, но если бы он мог выбирать...
Ладно, хрен с ним. Он уже выбрал, а там видно будет.
Дженсен пускается в длинное и нудное объяснение, почему Аполо и Челски не смогли вытащить американскую сборную на первое место, Джефф слушает, он, кажется, единственный человек, способный сохранять сознание до самого конца дженсеновских пространных рассуждений. Джон тупо пялится в экран, где показывают церемонию награждения. Джаред выключается, представляя себе, как он потерпит еще пять минут, а потом оборвет Дженсена на полуслове, нацепив на него шарф, соберет в охапку всю одежду и без объяснений свалит. Он знает, что Дженсен чуть протрезвеет на свежем воздухе, что его сразу пробьет на покурить, и он начнет неловко рыться в кармане своей куртки в поисках пачки и зажигалки. Джаред знает, что у Дженсена отлично встанет, как только они доберутся до постели, но он все равно подставится, потому что ему лень напрягаться. Джаред знает, что секс будет долгим и великолепным, громким и жарким, и в один из перерывов Джаред пойдет открывать балконную дверь, а голый и мокрый Дженсен начнет бухтеть, что он простудится, и Дину придется встречать Апокалипсис с заложенным носом.
А еще Джаред знает, что завтра ему придется вставать очень рано, чтобы успеть запачкать смокинг кофе, наорать на Джеффа, который сделает вид, что он потерял кольца, поплакать у мамы на плече и пошмыгать носом, похлопывая отца по спине. Поблагодарить Клиффа за все, успокоить Меган, которая вздумает отчитать его в последнюю секунду. Поцеловать Дженсена в мужском туалете и отказаться от последнего в своей холостяцкой жизни минета.
Сказать «да» и закончить, наконец, весь этот фарс.
***
Колин привозит собак за пару часов до того, как должен вернуться Клиф с мальчиками. Ей хочется, чтобы Херли и Сэди чуть подуспокоились после собачьего отеля, в котором они прожили последние несколько дней, снова привыкли к дому и не отгрызли Джареду руки на радостях, когда он вернется.
Собаки вынюхивают чистый пол, прокладывая дорожку носами от входной двери и вглубь по коридору, в сторону гостиной, а Колин идет на кухню.
Ей очень нравится кухня Джареда, она небольшая и заметно, что времени на ней проводят ровно столько, сколько нужно для того, чтобы взять из холодильника бутылку пива. Но именно это и привлекает Колин. Перед ней словно девственная земля, куда не ступала еще нога человека. Изумительной чистоты поверхности стола. Ни одного жирного отпечатка пальца на стекле духовки. Блестящий хромом кран, без капли развода. Как на картинке в журнале.
Колин открывает холодильник, смотрит на пустые полки, подсчитывая, что из еды нужно заказать сразу, а что подождет до понедельника.
Она делает так почти каждый раз, когда мальчики возвращаются в Ванкувер, иногда даже в те дни, когда один из них остается здесь по работе, а второй улетает в Штаты, по делам или просто так, отдохнуть. Чаще всего такое происходит, когда остается Дженсен. Он существует только на съемочной площадке, а дома моментально впадает в почти коматозное состояние, передвигаясь исключительно от телевизора до туалета. Если ему не заказать еды, он так ничего и не поест, а к еде на работе Колин никогда не относилась всерьез. С Дженсеном все равно получается, что ест не он, а Дин.
Если ей повезет, и заказанное привезут вовремя, то она успеет приготовить что-нибудь к их возвращению. Джаред ведь точно захочет поесть, он после самолета вечно умирает от голода, как будто летел трое суток, и за это время у него росинки маковой во рту не было. Да и Клиф не откажется, как бы он не бурчал о лишних калориях на ночь, плохом обмене веществ и необходимости поддерживать форму в его возрасте.
Посыльный обещает приехать через десять минут, и Колин довольно берется за пульт телевизора. Сейчас уже должно начаться.
Она вообще-то совсем не спортивный болельщик, но, во-первых, это ведь Олимпийские игры, а кто сейчас не смотрит Олимпийские игры? А, во-вторых, танцы – это совсем не спорт.
Больше похоже на балет, так красиво, что дух захватывает, следишь за каждым движением и удивляешься тому, как у них получается двигаться настолько синхронно, настолько слаженно. Понятно, что за всем этим стоят бесконечные тренировки, и по многим парам видны восьмичасовые рабочие прокаты, когда каждое движение выходит словно само собой, легко и невесомо. Но есть и те, кто катает не работу, не фигуры на льду, а – историю.
Такое нельзя сыграть, ей кажется, нужно прочувствовать на себе, потом поверить в то, что ты чувствуешь, поймать своего партнера, найти контакт.
Она наблюдает за подобной историей уже пять лет. За таким чудом, которое превратилось в Историю, похожую на ту, что катают сейчас на льду брат и сестра из Шотландии: закрученную, стремительную, совершенно невинную для всех остальных и испорченно-безоглядную для них двоих.
Колин помнит, как Клиф познакомил ее с мальчиками на вечеринке по случаю дня Благодарения, первом большом совместном праздновании съемочной группы сериала, где были все и их вторые половины. Джаред показался ей огромным, еще большим в жизни, чем на экране, смешным и беззаботным мальчишкой, почти ребенком. Дженсен оказался потише, удивительно высокий, особенно когда рядом не оказывалось Падалеки, но такие моменты почти и не случались, Колин уже тогда обратила внимание, как они неразлучны.
Дома вечером Клиф подтвердил ее догадки.
- Только ни слова, - зря уточнил он.
- Дурачок, - засмеялась Колин.
Зачем кому-то рассказывать, если можно в одиночестве наслаждаться прекрасным танцем на льду.
Она и наблюдает – за тем, как Дженсен осторожно и очень профессионально исполняет роль лучшего друга, когда в Ванкувер приезжает Сэнди. За тем, как он светится пару дней после ее отъезда. За тем, как Джаред мрачнеет, хмурится, а Дженсен отдаляется, она так и слышит, как свистят его коньки, Колин знает, что он вернется, таков закон танца. Она смотрит, как они встречаются посредине, после возвращения на съемочную площадку, после Парижа, после разрыва с Сэнди, после того, как Дженсен позвонил Клифу и попросил помочь перевезти его вещи, после того, как Джаред пьяно лез целоваться к Дженсену на вечеринке по случаю начала съемок, и все смеялись, а Дженсен притворялся, что не краснеет.
Она даже присутствует при той знаменитой ссоре, сидит точно также, как сейчас, на кухне, и слушает, как они кричат друг на друга, как Джаред стучит ладонью по столу, а Дженсен рычит что-то неразличимое. Собаки заливаются лаем от страха, потом хлопает входная дверь, и Колин уверена, что ушел Джаред. Она пропускает тот момент, когда съезжает Дженсен, ей приходится улетать к дочери, но Клифф по телефону приглушенным голосом рассказывает о том, как тяжело снимается эпизод, как рвет и мечет директор, и как мальчики не разговаривают между собой в перерывах между дублями.
Колин везет, потому что она возвращается на кухню Джареда вместе с Дженсеном, и ей приходится прибавить звук у телевизора, чтобы не слышать, как они шумно мирятся все в той же гостиной, на том же столе, по которому неделю назад Джаред колотил в ярости.
Танец начинается по новой, уже не такой красивый, с обязательными для исполнения элементами: обе девушки появляются, как по волшебству, парни по очереди пропадают на выходных в Лос Анджелесе, Клиф разрывается, потому что ему приходится едва ли не бывать в двух местах одновременно, и Колин еще никогда в своей жизни не летает так часто.
Она не может понять, кого могут обмануть девушки, но старое, как весь Голливуд, прикрытие работает безотказно, особенно после того, как мальчики объявляют о помолвках. Все едва не срывается в тот момент, когда Джареду отказывают в роли, и Колин утешает его вот тут же, на кухне, где он плачет, уткнувшись лбом в стол. Но Дженсен творит свою магию, исполняет сложную поддержку, и Джаред быстро перестает хандрить, вспоминая Конана как всего лишь одну из своих мелких неудач.
Колин открывает дверь посыльному и забирает большие бумажные пакеты. Джаред всегда незло ругает ее, если она готовит для них, объясняя, что для этого у них есть приходящая прислуга и рестораны, но Колин просто нравится баловать своих мальчиков, да и потом, она видела, что они оба ели на свадьбе. По куску торта и по оливке из мартини Женевьев. Она именно ради этого и прилетела в Ванкувер пораньше, не только для того, чтобы забрать собак.
Колин не знает, за кого ей болеть больше: за Мэрил с Чарли, которые все же американцы, или за Тессу со Скотом, которые так хороши, что просто дух захватывает. Она замирает с ножом в руке на все те короткие минуты, что длится танец канадской пары и в конце понимает, что у нее слезы текут по щекам. Колин точно также плакала, когда священник объявил Джареда и Женевьев мужем и женой, ей тогда не хотелось смотреть на Дженсена, к счастью, стоявшего в самом дальнем углу.
На кухню влетают собаки, Херли крутится на одном месте, как юла, а Сэди сходу забрасывает передние лапы на стол. Они совершенно несносно ведут себя в отсутствие Джареда, а сейчас, когда Колин режет свежее мясо, собаки словно с ума сходят.
Последними катаются тяжеловатые русские, и Колин с чистой совестью может сосредоточиться на готовке. Она собирается сделать чили, любимое джаредовское чили, острое и густое, такое, что ложку можно было ставить. Дженсен, конечно, потом будет грозиться ее убить, но и сам съест не меньшую порцию, Колин считает, они будут квиты.
Она готовит только на четверых, на мальчиков и на себя с Клифом. Никого больше не будет, потому что ничего не изменилось после свадьбы, Женевьев улетела к себе в Нью- Йорк, и Колин знает, что видеться молодожены будут, только заранее договорившись с фотографами. А в хозяйской спальне на втором этаже жильцы не поменяются.
Женевьев хорошая девочка, красивая и толковая, она похожа на Сэнди ровно столько, сколько нужно. Она будет очень хорошей женой Джареду, лучшей женой, какая у него могла бы быть после Сэнди. И после Дженсена.
Дженсен сам тогда отказался открываться, во время ссоры в гостиной именно Джаред настаивал на том, чтобы они воспользовались моментом, именно Дженсен отступил, Колин могла бы сказать, что он струсил, но она так не скажет. Он... принял решение.
Джаред тоже принял решение, ответное, очень быстро, сначала казалось, что это все – от отчаяния и обиды, но потом Колин поняла, насколько всем будет лучше и удобнее, если мальчики поженятся.
Она уже сейчас видела, как легко им стало, сразу же, вечером после свадьбы, как Джаред, казалось, опять развернулся в полный рост, а Дженсен заулыбался, по-честному, по-настоящему, как он умеет. Похоже на последнюю выплату по кредиту: договор закрыт и ты свободен.
Собаки срываются с пола, где они не очень мирно сидели в ожидании подачки, и несутся к входной двери. Колин хмурится, вытирая руки о полотенце, она так и не успела приготовить, придется им всем подождать, пока чили дойдет в духовке.
Она открывает дверь и первым делом едва не задыхается у Джареда в объятьях.
- Тише, тише, словно ты меня не видел полдня назад.
- Я все равно соскучился по тебе, - говорит Джаред, уже тиская своих собак, которые, как и их хозяин, захлебываются от счастья.
Колин целует Клифа и обнимает Дженсена.
- Мне кажется или в доме пахнет чили, мэм? – выгибает бровь Дженсен, а Джаред стонет с пола: «чили!!!»
- Прости меня, - улыбается она, разведя руками.
- Никогда, - говорит Дженсен, бросая сумки на пол. – Никогда.
Колин видит, как он улыбается, по-настоящему, пусть и немного устало.
Ей кажется, что они снова счастливы.
***
Дженсен купил билеты на хоккейный финал как только они появились на сайте. Это было почти год назад, и на тот момент у Джареда не было еще никакой свадьбы в расписании, даже самого понятия, не говоря уже о конкретной дате и конкретном месте хрен знает где, по колено в снегу в самый разгар зимы. Поэтому когда Женевьев предложила двадцать седьмое февраля, Дженсен нахмурился и начал прикидывать, с кем бы он хотел посмотреть хоккей вместо Джареда.
- Хорошо, - бодро отозвался Падалеки, - только нам нужно будет в Ванкувер вернуться на следующий день. У нас билеты в Хоки Плейс.
- Ооо, - восторженно протянула Женевьев. – Как вы их достали?
- Дженсен подсуетился заранее.
Дженсен старательно не улыбался.
Джаред подсуетился чуть позже и купил им обоим хоккейные свитера, американской команды, понятное дело. Себе этот пацан выбрал Паризе, а Дженсену купил, конечно же, Кейна, еще и ржал потом, утверждая, что по росту он ему в самый раз.
Дженсен для виду побухтел, но лучше уже Кейн, чем, например, этот клоун Миллер, который хоть и хороший вратарь, но каждый раз устраивает такую нервотрепку, что ну его на фиг.
Они пришли на стадион заранее, доехали до начала пешеходной зоны и стали продираться сквозь красное море, Джаред периодически добродушно отбрехивался от подначек – серьезных и не очень. Дженсен жалел, что они не взяли с собой Клифа, но билета у них все равно было только два.
- Ты что, хочешь держать меня на коленях? – усмехнулся Клиф.
Дженсен не горел желанием.
В Хоки Плейс все сидят вперемешку, никакого разделения на американских и канадских фанов, их соседи – парочка упитанных парней в красных свитерах, ясное, дело, «Кросби», сразу же угостили их пивом и втянули Джареда в спор. Дженсен сосет пиво и изумленно наблюдает, как Падалеки, собиравшийся смотреть хоккей третий раз в жизни, уверенно бросается такими фразами, как «первое звено», «удаление за задержку клюшкой» и «тактика отбора на синей линии». Джаред уже закатал рукава до локтя, он размахивает рукой, вторая не очень уверенно удерживает пластиковый стакан, и Дженсен с каждым движением чуть отклоняется назад или в сторону, опасаясь за чистоту своего свитера.
- Давайте так, - говорит разгоряченный Джаред, - если мы выиграем, то вы наденете наши свитера.
Дженсен пытается рассмотреть, торчит ли у Джареда футболка в вырезе.
- А если победим мы, - подхватывает канадец Дейв, - то вы поедете домой в наших.
Джаред смотрит на Дженсена.
- Валяй, - пожимает Дженсен плечами. – Потом купим себе еще.
Джаред хохочет и пожимает руку Дейву.
Хоккей сумасшедший, головокружительно быстрый, и Дженсена всерьез захватывает, и сама игра, и стадион, который напоминает ему техасский летний ураган. Джаред рядом с ним орет и скачет, несильно толкая Дейва, когда канадцы бросают по воротам.
- Ни хуя, блядь!
Джаред совсем не такой, каким он был сутки назад.
Дженсен подозревает, что он тоже – сбрасывает шкуру.
Ему было хреново до тошноты вчера. Он до последнего момента был уверен, что ничего особенного, что они просто снимают сцену, что – допустим, это кошмар Дина, в котором Сэм женится на Руби, а его самого пригласили свидетелем. Он почти убедил себя, но в ту секунду, когда Джаред стал под цветочной аркой, нервно сжимая пальцы, Дженсена повело. Ему захотелось выйти, сейчас же, незаметно, чтобы не сорвать ничего, просто выйти на улицу и вдохнуть холодного воздуха, прийти в себя. Может быть, проснуться.
Он, конечно, честно стоит на месте, дослушивает все до конца, стараясь не смотреть на Джареда и Женевьев, вместо этого находит складку на стенке шатра и полирует ее взглядом. Сосредотачивается на изгибе, пытаясь точно уловить оттенок, который получается из игры света, тени, и солнечных лучей, пробивающихся сквозь ткань.
Потом он напивается, с космической скоростью заливая в себя вино. Колин смотрит на него неодобрительно, но ничего не говорит, и слава богу, потому что Дженсен бы ей напомнил, кто здесь кто. Вместо этого он улыбается ей и старается вслушаться в непонятную историю про закалку стали, которую рассказывает мутный тип, сидящий с ними за одним столом.
Джаред вытаскивает его на улицу уже под вечер, грозится ткнуть лицом в снег, Дженсен понимает, что Падалеки тоже пьян, галстук у него уже развязан и бутоньерка куда-то пропала, оставив после себя только зеленую веточку, похожую на обгрызенный лист салата.
- Ничего при себе удержать не можешь, - укоряет он Джареда, пьяно запуская ему руку под пиджак. Дженсену хочется прямо здесь и сейчас, всем назло, у входа, стоя, так, чтобы все выходящие покурить видели.
Его не ебет вся их тщательная маскировка.
- Валим отсюда, а? – жалобно просит Джаред, у него совершенно потерянные глаза, как у проснувшегося после годичной комы. – Поехали домой, Дженс.
Дженсену хочется ему врезать.
Вместо этого он звонит Клифу и просит забрать их обоих отсюда, отмазать перед гостями, особенно перед родителями, с которыми пусть Джаред разберется завтра и по телефону, и отвезти их в аэропорт.
- У нас билеты на хоккей, Клиф, - бормочет он в трубку, тиская в руке ткань джаредовской жилетки. – Мы опоздаем на финал.
Джаред дышит ему в шею и молчит.
Дейв орет так, что у Дженсена уши закладывает, когда канадцы забрасывают первую шайбу. Джаред уважительно качает головой и что-то говорит Дейву, но его не слышно. Дженсен недовольно пихает его в бок.
- Ты за кого болеешь, чувак?
Джаред обхватывает его одной рукой.
- Так же интереснее, разве нет?
Интереснее уже быть не может, они почти падают на нижний ряд, когда американцы сравнивают, Джаред таки разливает пиво, но этого почти никто не замечает, Дейв и Роб стонут разочарованно.
Дженсену хочется повести плечами, чтобы сбросить шуршащую старую шкуру.
Конечно же, в овертайме Джаред поворачивается к нему и включает побитого щенка.
- Я сейчас уссусь.
Дженсен не может сдержаться, ржет.
- Пропустишь шайбу, сам виноват.
Джаред зачем-то жмет ему руку и мчится между рядами, сверкая полоской белых трусов над поясом.
- Смешной у тебя приятель, - Дейв кивает на пустое джаредовское место.
- Это мой парень, - говорит Дженсен, и ему тут же хочется свалить вслед за Джаредом, потому что он никогда в жизни не позволял себе так проколоться.
- О, - Дейв удивленно хмурится. – В жизни бы не сказал. Извини.
Джаред, конечно же, пропускает финальную шайбу. Стадион ревет, а Дейв уже срывает с себя свитер того самого Кросби, который принес канадцам золотые медали.
- Я все пропустил! – орет обиженно Джаред – Как я мог все пропустить?!
Дженсен надевает на себя дурнопахнущего Кросби и готовится понаблюдать за фирменным стриптизом Падалеки.
Они, конечно, просрали, но просрали в финале, а это тоже неплохо.