Отвечая на письмо.сколько бы не мылся, всё равно чувствуешь себя грязным.
Сколько бы не улыбался, всё равно внутри тебя живёт грустинка.
Сколько бы не ел, всё равно ощущаешь голод.
Сколько бы не пил, всё равно трезвый.Ты в городе Че. Ты убежала ото всех. Но убегать-то надо было от себя. А так, - бессмысленно. Ты, как хвостик, ты, как тень себя. И очень неудобно, что твоя мама видела тебя такой, таким.
- Мама, я закроюсь в комнате, а ты, пожалуйста, не стучи, не заходи. А, когда мне будет хорошо, я открою дверь, подойду к тебе, обниму и расскажу о Фёдоре, который подарил мне розы. О Василии, с которым я уезжала в другой город без твоего разрешения. О Петре, который хочет быть твоим зятем. А, пока. Пока… Я закроюсь. Дверь закрою и под одеяло, и под кровать, и телефон «выкл», и меня ни для кого нет. А спустя жизнь, я откроюсь, дверь открою и снова улыбнусь. И, как будто ничего не было.
читать дальшеПокупается билет. Но, только, чтобы мама не видела, и, чтобы друг не жалел. И так тихо – чтобы никто не услышал – на цыпочках, шёпотом в город Че. Так хорошо, что в этом городе тебя никто не знает, не узнает и не подойдёт, не подойдёт и не узнает. Ты здесь, пока, никому и ничего не должен. И тебе здесь, пока, ничего и никто. Не должны.
Где я живу? Вы хотите знать, где я живу?! Я живу у одной старушки. У неё есть огромный, старый сервант, в котором живёт моль. И каждый раз, проснувшись и идя по длинному коридору, у которого скрипучий пол, обшарпанные стены и, в котором стоит этот сервант, я начинаю зевать. А эта противная пыльная моль пытается залететь мне в рот. Поэтому я научилась зевать, не открывая рта.
- Что я ем утром? – спрашивает в письме, интересуясь, моя мама.
- Я ем кофе. Бабуля, у которой я живу, очень любит кофе и Вертинского. И вот каждое утро, и даже в субботу, она просит поставить пластинку Александра Николаевича на её старый шуршащий проигрыватель. Я ставлю. Она садится в кресло-качалку, снимает тапочки. Я ложусь на гамак, скручиваясь дикой собакой, и мы слушаем. Когда-то она была в него влюблена, а сейчас у неё артрит, склероз, радикулит и любить она уже может только врача, который приходит делать ей уколы в ягодицы.
- Влюбилась ли я уже в кого-то? – спрашивает в письме, суя свой нос не в свои дела, мой милый друг.
- Однажды гуляя по городу Че, я проходила мимо книжного магазина, витрины, которого блестели так же, как окна моей квартиры на улице Цветаевой №47 и я зашла туда. Там стояли очень высокие шкафы с большими книжными полками, пол был выложен мозаикой, в центре стояла высокая лестница, а по всему магазину были аккуратно разброшены арабские подушки. Не знаю, почему я назвала их арабскими, но пусть так будет. Пусть. Я почувствовала запах абрикос. А ты ведь знаешь, как я люблю абрикосы. Ты ведь знаешь, мой милый друг. И я уже хотела идти на этот запах, как тут же, прямо передо мной появился мальчик, юноша, мужчина. Рваные джинсы на коленках, коленях, босые ноги, голубая рубашка, вязаный жилет, кучерявые волосы, добрые глаза и волосатые руки. А ты ведь знаешь, мой милый друг, как я люблю лысых и кучерявых. Ты ведь знаешь… Я не знала, что говорить и он не знал. Мы стояли и молчали, молчали и стояли. Он улыбался, а я даже этого не могла. Что я могла сказать? Что я могла сказать, когда сказать мне было нечего. Я ведь не могла ему сказать: «Мне кажется, я вас люблю. Мне хочется прямо сейчас поцеловать вас в подбородок и взяться за руки…» Ты ведь знаешь, мой милый друг, как я стесняюсь любви. Ты ведь знаешь… Потом он сделал шаг вперёд, я сделала шаг назад и попросила абрикос. И, пока, он ходил за абрикосами, я сбежала. Да, да, милый друг… Ты ведь знаешь, что я всегда убегаю. А, если меня связать, я опрокинусь на спину и притворюсь мёртвой.
- Тепло ли я одеваюсь? – спрашивает в письме, волнуясь, моя мама.
- А здесь совсем ни холодно. Но и ни жарко. Ни жарко и ни холодно. Здесь хорошо. Тут мои руки всегда тёплые. А ты ведь помнишь, мама, что дома – на улице Цветаевой №47 они всегда были ледяными. Здесь мне не надо носить перчатки и греть руки, садясь на них попой. Тут им также тепло, как и мне. А носки, что связала тётушка Фондю, я отдала той самой старушке. Мне жаль её. Она уже старая, скоро умрёт, но у неё так и не получилось найти город, в котором её руки и ноги всегда были бы тёплыми.
- Научилась уже курить? – спрашивает, ну, очень интересуясь, мой друг.
- Как-то я шла. Шла по улице, перепрыгивая через придуманные мною города Норвегии, Голландии, Англии, Грузии, напевая песню, мечтая о встрече с Яном Тьерсеном и плача от тоски, и одиночества, как в эту же секунду я увидела молодых людей, что были старше меня. Они позвали меня к себе, но, ты ведь знаешь, мой милый друг, как я стесняюсь молодых людей в большом количестве… Тогда один из них подошёл ко мне, взял меня за руку и мы с ним пошли. Я начала плакать ещё больше… Ты ведь знаешь, мой милый друг, если меня начать жалеть, я начинаю плакать сильнее. И мы с ним шли, шли… Перепрыгивая через придуманные нами города Норвегии, Голландии, Англии, Грузии, напевая песню, мечтая о встрече с Яном Тьерсеном и плача от тоски. Он начал курить, а мне не разрешил. Первый раз мне не разрешили курить. Первый раз запретили…И он меня очень сильно попросил, чтобы я никогда не курила. Очень сильно попросил. Милый друг, он хороший и его кучерявые волосы, и босые ноги… Понимаешь, , я не смогла отказать. Пока, он спал, я вытащила его сигареты, спички, попыталась закурить, но у меня снова ничего не получилось. Ты ведь знаешь, я никогда не научусь курить. Ты ведь знаешь…
- Скоро ли обратно на улицу Цветаевой №47? – спрашивает в письме, переживая, моя мама.
- Знаешь ли ты, мама, как это просыпаться, улыбаясь, любить до звуков крыльев за спиной? Знаешь ли ты, как это не бояться, что он увидит тебя некрасивой с утра? Знаешь ли ты, как это любить каждую брусчатку того города, каждый кусочек той улицы, каждый кирпичик того дома, каждый шаг той квартиры, каждый фрагмент той комнаты?.. Каждую его клеточку…
Как оказалось – много денег-то не нужно и ездить можно на трамвае, а ужинать дома, укрывшись одним пледом. И скучать по человеку можно даже тогда, когда он рядом с тобой.
- И знаешь, очень сложно всегда уснуть… Невозможно уснуть, когда его рука не на моей, когда его рука не на мне.
Когда он рядом, быть открытой.
Быть настежь.
Быть.